От человекообразия к человечности
Шрифт:
Соответственно и орденские структуры, хотя и провозглашали, что «все люди братья в большей или меньшей степени, но это видно только после принятия определенного градуса», однако человека из простонародья считали по существу “диким” (камнем) и относились к нему как к особого рода “природным ресурсам”, которые доступны всем “не диким” (камням) для осуществления свойственных каждому из орденов целей. И потому жизнь и смерть простых людей (по одиночке и во множестве) для всех систем посвящения мало что значила, если у представителя простонародья не было разного рода мистических способностей; за возможность опеки и употребления “мистиков” из простонародья в свойственных им целях оккультно-политические структуры “элитарных” орденов конкурировали между собой (примером чему борьба за подчинение Христа хозяевам синагоги и санхедрина-синедриона, а также и исторически недавняя
Но и среди простонародья возникали аналоги “элитарных” орденов, чьи представители норовили употребить “элитарные” орденские оккультно-политические структуры в качестве средства оказывать через них влияние на политику в своих интересах (примером чему деятельность того же Г.Е.Распутина). Оседлывание “элитарных” орденских структур “орденскими” структурами простонародья облегчалось господством в обществе “кодирующей педагогики”, программирующей психику людей уже готовыми информационными продуктами, но не способной обучить людей , т.е. самим воспроизводить по потребности необходимые им и окружающим в жизни знания и навыки.
Господство “кодирующей педагогики” соответствовало этому типу общественного устройства и было средством его поддержания в преемственности поколений. Учителя, способные обучить САМООБУЧЕНИЮ, в этой системе были редкостью, а объективно — антисистемным фактором, поскольку в результате эффективного самообучения легитимно не посвященный способен превзойти легитимно запрограммированных готовыми к употреблению знаниями. Это подрывало авторитет системы посвящений, и за это, как правило, система беспощадно подавляла такого рода Учителей, а после их смерти часто приобщала их достижения (редко полностью, а чаще фрагментарно) к легитимному знанию [172]. Естественно, что от кодирующей педагогики страдали в большей степени группы населения, имеющие доступ к системе внесемейного образования, а не простонародье, жившее своим умом, долгие столетия не имевшее доступа к системе внесемейного обучения.
Это в ряде случаев и обеспечивало успешное противостояние “орденских” структур простонародья орденским структурам получившей “кодирующее образование” правящей “элиты”, по какой причине “элита” далеко не во всех обществах сумела обрести безраздельную власть над обществом и безопасность своего существования в нём.
При этом необходимо сделать ЗНАЧИМУЮ оговорку: статистика взаимной заменимости и незаменимости специалистов и разная степень зависимости общества в целом от профессионализма того или иного рода — однозначно не предопределяет построения системы угнетения одних другими, а только создает возможность ко взиманию тем или иным способом (в самом общем смысле этого термина) за свое участие в общественном объединении труда для представителей тех профессиональных групп, чей продукт труда дефицитен или же от которого зависит достаточно большая доля населения. Вне зависимости от того, оформлены ли эти группы как высшие касты и наследственные “элитарные” сословия (как то было в древности и в относительно недавнем прошлом), либо же нет (как это имеет место в гражданском обществе Запада [173]), они только употребляют складывающиеся в обществе возможности. Некоторые из них доходят до умышленного поддержания той системы угнетения, на основе которой они паразитируют на окружающей их жизни, будь то принуждение других к труду и отъем у них продукта угрозой и применением грубой силы; либо же угнетение осуществляется на основе разнородного программирования психики угнетаемых и “свободного” рынка, однако надежно объезженного организованной преступностью и узаконенным трансрегиональным ростовщичеством банков.
Реализует ли человекоподобный такого рода открытую возможность угнетения других сам, завещает её реализовывать и поддерживать открытой своим наследникам, либо же осудит такое поведение и предпримет усилия к тому, чтобы стать человеком и искоренить угнетение жизни паразитами, — зависит не от наличия самой объективно открытой возможности, а от нравственности и самодисциплины человека, в которой и выражается его реальная нравственность.
Именно по этой причине человеческое достоинство не выражается в профессионализме и в социальном статусе. В современных нам условиях профессионал может быть и недолюдком со строем психики животного или зомби. Но будучи человеком, невозможно не быть профессионалом, делающим общественно полезное дело по совести [174], а, участвуя в общественном объединении труда, человек не может не обладать
Хотя разный характер незаменимости и заменяемости одних людей другими в области профессиональной деятельности в общественном объединении труда и различная степень обусловленности жизни всего общества характером деятельности каждого из них создает возможность для возникновения системы разнородного угнетения одних людей другими, но ТАКАЯ возможность осуществляется как фактическая жизненная реальность, только будучи выражением господства [175] животного строя психики в обществе. При нём большинство уклоняется от принятия на себя заботы и ответственности за судьбы всего общества и потомков, считая, что это “царское дело”, либо же, не имея необходимых знаний и навыков, не способно нести такого рода бремя и живет в бессмысленной и бездумной надежде на то, что прежний “хозяин” образумится или придет новый, или же всё изменится под воздействием объективных факторов, не зависящих, однако, ни от него самого, ни от ему подобных, и не требующих от них никаких целенаправленных усилий.
Вся внутрисоциальная иерархия угнетения одних людей другими — продолжение в культуру того же рода животных инстинктов, на основе которых в стаде павианов выстраивается иерархия их “личностей”: кто кому безнаказанно демонстрирует половой член, а кто согласен с этим или по слабости вынужден принимать это как должное. Это стадное обезьянье «я на всех вас член положил» [176] + подневольность психики «член положивших» весьма узкому кругу самок, вертящих «членами», продолжаясь с инстинктивного уровня психики в более или менее свободно (деятельностью разума) развиваемую культуру тех, кому Свыше дано быть людьми, обретает в ней свои оболочки (большей частью нормы этикета: молчаливо традиционные и гласно юридические), которые только и меняются на протяжении исторического развития общества человекоподобных носителей нечеловечного строя психики.
История знала в прошлом крушения такого рода систем угнетения в обществах в результате восстаний “черни” (не всех постигла участь Спартака, “короля Жаков”, Разина и Пугачева). Но сами одержавшие верх восставшие, хотя и уступали побежденным в образованности и отесанности культурой, тоже несли в себе по большей части животный строй психики, по какой причине в случае прихода к власти они систему угнетения того же качества [177], а часто и в тех же государственно организационных формах. Положение несколько изменилось только после первой промышленной революции, под напором которой в Европе произошли буржуазно-демократические революции, разрушившие, хотя и не все, но многие сословно-кастовые границы в юридическом и в негласно-традиционном их выражении.
Сам же напор первой промышленной революции на прежнюю сословно-кастовую социальную систему Запада по своему информационному существу представлял собой уменьшение кратности отношения частот эталонов биологического и социального (технологического) времени. При этом:
· периодичность обновления технологий, обеспечивающих материальный достаток в обществе, стала соизмерима (того же порядка — десятилетия, но не столетия или тысячелетия, как в древности) с продолжительностью человеческой жизни;
· а массовое внедрение ранее неизвестных машинных технологий в одной или нескольких отраслях общественного объединения труда резко и значительно изменяло в обществе отраслевые пропорции занятости , в результате чего МНОГИЕ люди, лишившись прежнего заработка, не могли сами обрести новых профессий и найти себе новое место в жизни, к чему прежняя система общественных отношений на Западе (так называемый феодализм) с жесткой сословно-клановой структурой оказалась не готовой.
Реакция на технологическое обновление жизни была разной в разных слоях западного общества: одни безоглядно наживались за счет резко улучшившейся (вследствие изменения отраслевых пропорций) конъюнктуры рынка для сбыта продукции [178], производимой на объектах их собственности; другие, не способные найти новое место в общественном объединении труда, образовали собой массовое движение рабочего простонародья, направленное против технико-технологического прогресса, разрушали машины, выдвигали требования вернуться к ручному труду и законодательно запретить машинное производство [179], а также и охотились на изобретателей [180]; кто-то, прежде чем быть раздавленным, попытался укрыться от “веяний времени” в разного рода скорлупках или же «пировал» во время первого пришествия этой «технологической чумы» дожидаясь исполнения своей судьбы.