От Двуглавого Орла к красному знамени. Кн. 1
Шрифт:
И небо было прекрасно с серебряным кружевом туч, то медливших в тихом хороводе вокруг месяца, то вдруг удалявшихся от него и стыдливо млевших между сверкающих робких звезд.
«Ах! Хорошо! Хорошо!» — подумал он и вдруг тревожно посмотрел на часы.
Было без одной минуты одиннадцать.
Казаки напряженно лежали рядом. Сзади готовая стояла рота, батальонный резерв незаметно надвинулся и намечался в туманной низине длинными ровными цепями.
И вдруг стало страшно, мучительно страшно. Все тело обмякло. Кровь перестала течь по жилам, и мускулы стали
И понял, что не пойдет. Ни за что не пойдет. Не может идти.
За что?
Захотел молиться. Но молиться не мог.
— Господи помилуй, — еле прошептал он побелевшими губами и впал как бы в забытье.
— Ваше благородие… Пора!.. — тихо, но повелительно проговорил Земсков.
— Пора? — переспросил совершенно сухими белыми губами Карпов и встал.
Но идти не мог.
Тогда вдруг сорвал со своего пальца ее кольцо и со злобой кинул туда — к неприятелю и подумал — после найду.
С белым лицом и большими ничего не видящими, пустыми глазами Карпов ринулся через щиты вниз.
Он ничего не кричал, но за ним бросились с криком «ура» казаки, это «ура» подхватила пехота бешеным ревом, и оно стало слышным далеко, на несколько верст.
И оно сказало дивизии Саблина, тревожно ожидавшей на биваках, и Лоссовскому, сидевшему в блиндаже наблюдательного пункта и прислушивавшемуся к музыке боя — треску ружей и пулеметов и частым орудийным залпам, оно, все шире и шире разливаясь среди ночи, сказало с неотразимою ясностью всем, что неприятельская позиция прорвана и Тьмутараканский полк занял Костюхновку.
XLI
— Вставать, вставать, ребятежь! Седлай коней! — кричали дежурные по бивакам всех трех конных дивизий.
Этот крик говорил о победе пехоты.
Большинство солдат не спало, но лишь лежало под шинелями и бурками, стараясь согреться и уйти от холода ночи и заботных мыслей. Они вскакивали и высовывали на холод ночи свои то косматые, то шариком остриженные, то бритые головы.
Разбуженные лошади ржали на коновязях и нервно фыркали. Раздавались звуки затирания их спин пучками сена и соломы и тяжкие вздохи при накладывании седел и затягивании подпруг. От биваков отделялись взводы и шли за знаменами к землянкам командиров полков. В Донском полку адъютант со знаменным урядником развязывали тесемки чехла и открывали знамя.
При свете луны показалось на темно-синей парче бледное изображение Нерукотворного Спаса и ярко заблистал с обратной стороны громадный серебром шитый вензель Государя.
Эскадроны и сотни выстраивались, пулеметные команды, тарахтя колесами по лесным кочкам и корням, рысью заезжали за притихшие ряды солдат и казаков.
— Ваше превосходительство, — спускаясь в землянку к Саблину сказал Семенов, — дивизия готова, прикажете выступать?
Он не сомневался, что Саблин бодрствует, что ему известно все то, что было уже известно каждому рядовому его дивизии.
Но в землянке было тихо, и ровное дыхание слышалось с койки Саблина. Семенов чиркнул спичку и зажег
— Ваше превосходительство, — громче и настойчивее сказал Семенов, — проснитесь, пора!
Саблин открыл мутные глаза, постепенно сознание вернулось ему, и он тревожно вскочил и сел на койке.
— Ну, говорите, в чем дело? — спросил он.
— Сейчас из штаба армии передали, что прорыв у Костюхновки удался. Костюхновка нами занята, взято много пленных, орудия, пулеметы, неприятель бежит. Кавалерию приказано бросить в прорыв. Наша дивизия назначена в авангард.
«А что Карпов?» — хотел спросить Саблин.
И не посмел спросить.
— Какой полк прикажете в головной отряд? — спросил Семенов. Саблин, не отвечая, стал надевать шинель и амуницию. Вошедший денщик помогал ему.
— Папиросы дай… Спички.
Семенов смотрел на него с удивлением. Он не узнавал Саблина.
— Тут все приберешь… Повьючите… Чай под рукою, чтобы был… Коньяк приготовь. Понял?
Он поднял лицо, посмотрел прямо в глаза Семенову, прочел в его глазах смущение и вдруг сразу как бы отряхнулся и стал тем старым Саблиным, которого так любил Семенов.
— Идемте, — сказал он. — В авангард пойдут уланы. Командиры полков собраны?
— Ожидают.
Был третий час ночи, и луна стояла высоко над лесом, когда мимо Саблина потянулись легкие ряды улан на гнедых больших лошадях. Над караковым четвертым эскадроном тихо колыхался штандарт. Солдаты проходили молчаливо, и при лунном свете их лица казались бледными. Защитные фуражки были глубоко надвинуты на уши, и подбородные ремешки опущены. Командир полка, полковник Карпинский, стоял сзади Саблина на нервной чистокровной кобыле и ожидал, когда пройдет полк.
— Ну, с Богом, — сказал Саблин. — Я иду следом за вами. Карпинский поскакал догонять голову своего полка, а Саблин дождался гусарского полка и пошел впереди него.
До позиции шли спокойно. Поле битвы было тихо. Ружейной стрельбы не было слышно, ракет не было видно, и только где-то далеко били пушки.
Дошли до опушки леса, слезли, оправились и рысью пошли по той самой Костюхновской дороге, по которой Саблин первый раз ходил с Сониным в «орлиное гнездо». Они обогнали сначала длинную колонну кухонь, звенящих и горящих красными огнями топок, потом легкую батарею, тихо подвигавшуюся вперед.
«Орлиное гнездо» оставалось вправо, Костюхновская дорога шла левее его.
Начинало светать. В бледном сумраке утра стали обрисовываться холмы неприятельской позиции, показались проволочные заграждения, в них уже были прорублены проходы, уланы поспешно забрасывали землею траншеи, чтобы идти дальше. Дорога спускалась к тому, что на плане было обозначено: Костюхновский господский дом. Он был сожжен еще прошлым летом. Густо разрослись кусты сада, и из зеленой чащи торчали потемневшие трубы и каменные стены нижнего этажа. У самой дороги был устроен перевязочный пункт. Раненые солдаты, одни тихо лежали на земле, другие сидели, передавая впечатления ночи. В стороне, накрытые широким палаточным полотном лежали убитые.