От каждого – по таланту, каждому – по судьбе
Шрифт:
2 марта 1956 г. Фадеев пишет Генеральному прокурору: «При разбирательстве дела Л.Н. Гумилева необходимо также учесть, что (несмотря на то, что ему было всего девять лет, когда его отца Н. Гумилева уже не стало) он, Лев Гумилев, как сын Н. Гумилева и А. Ахматовой, всегда мог представить «удобный» материал для всех карьеристских и враждебных элементов для возведения на него любых обвинений».
Уже через несколько дней Ахматова узнала, что дело ее сына решается. Она вновь пишет Фадееву: «… Вы были так добры, так отзывчивы, как никто в эти страшные годы… Мне кажется, что я семь лет стою над открытой могилой, где
Хлопотал Фадеев о жилье и пенсии для Ахматовой, хотя в печать ее стихи не пускал. Ахматова после саморасстрела Фадеева сказала: «Я Фадеева не имею права судить». И еще одни слова Ахматовой вспомнила Л.К. Чуковская: «В отличие от Софронова, Бубеннова, Сурова, которые всегда были – нелюдь, Фадеев был когда-то человек и даже писатель».
По воспоминаниям О. Ивинской, Борис Пастернак недолюбливал Фадеева, да и тот не очень-то жаловал поэта, хотя стихи его очень любил и, выпив, любил читать их вслух. Да и откровенничать почему-то принимался именно с Пастернаком, а тот обижался, думая, что это – провокация. А то была типичная пьяная русская слезливость.
Сам Пастернак сказал однажды: «Фадеев лично ко мне хорошо относился, но если ему велят меня четвертовать, он добросовестно это выполнит и бодро об этом отрапортует, хотя потом, когда снова напьется, будет говорить, что ему меня жаль и что я был очень хорошим человеком».
Когда прощались с Фадеевым в Колонном зале Дома Союзов, Пастернак остановился у изголовья гроба и так, чтобы было слышно, сказал: «Александр Александрович себя реабилитировал»! Низко поклонился и вышел.
А вскоре написал стихотворение «Культ личности». Там есть строки, прямо касающиеся судьбы Фадеева:
Культ личности забросан грязью,Но на сороковом годуКульт зла и культ однообразьяЕще по-прежнему в ходу.И каждый день приносит тупоТак, что и вправду невтерпеж,Фотографические группыОдних свиноподобных рож.И видно, также культ мещанстваЕще по-прежнему в чести,Так что стреляются от пьянства,Не в силах этого снести.Да, Фадеев был типично русским грешником: сначала портил людям жизнь, правда чаще всего по команде «сверху», затем, напиваясь, вымаливал прощение. Но, как точно заметил В.Г. Боборыкин, «всё, что таким образом совершалось им “потом”, ни в коей мере не искупало ущерба, который нанес он литературе. И он несомненно преувеличивал значение своих гласных и негласных покаяний, как это часто бывает с “большими людьми”, убежденными, что одного их признания ошибок, которое нелегко им далось, достаточно, чтобы, так сказать, “закрыть тему”».
Не получается.
Теперь – о главном для Фадеева: о его чиновничьем служении советской литературе. Этому делу он отдал тридцать лет жизни.
… В декабре 1922 г. в редакции «Молодой гвардии» собрались члены разных литературных групп. Решили сжать свои силы в кулак – объединиться. Объединению своему название подобрали нестандартное – «Октябрь». Доложили в ЦК. Там одобрили.
Дурь была заложена уже в самом названии, ибо как не было никакой «буржуазной литературы», так не было и быть не могло «пролетарской». Это был чисто демагогический ход, которым впоследствии пользовались в самых неблаговидных целях, выясняя (когда надо было кого-то затоптать) пролетарский ли он писатель или, как говаривал Глеб Жеглов, «так, погулять вышел». «Проле-тарскими», само собой, были самые беспардонные и нахрапистые. И самый первый «пролетарий пера» – Леопольд Авербах (племянник Я.М. Свердлова), а уж вторым номером значился Александр Фадеев.
В 1926 г. Фадеева откомандировали с должности партийного клерка Краснодарского обкома «на руководящую литературную работу в Москву». Само собой, в РАПП. Ему только 25 лет. Писать бы да писать в свое удовольствие, коли талантом Господь не обидел. Но это – не для него. Он сызмальства ощущал в себе «демон Сократа», но не в творчестве, а за руководящим столом.
В РАППе Фадеева встретили как своего, облобызали. Как-никак автор «Разгрома», писатель. Прочие же «вожди» «пролетарс-кой литературы» были уж и вовсе бездарны, как литераторы. Они всё знали «как надо», но сами ничего не умели. Их главный талант – поучать других, да срывать пролетарские маски с мещанских морд. 29 ноября 1926 г. Фадеева ввели в состав правления РАПП. Он сразу стал вторым в номенклатурном ранжире.
Когда каждому здравомыслящему человеку было ясно, что никакой пролетарской литературы нет и быть не может, а надо, просто позарез надо, чтобы была, пришлось ее выдумать. Но таких словес при этом наворочали, что любые контраргументы противников воспринимались не иначе, как происки недобитой контры. Поэтому с первых своих самостоятельных шагов в этой организации Фадеев полностью перенял стиль ее работы, точнее – руководства советской литературой. Стиль этот опирался на самоуверенность, бесцеремонную нахрапистость, грубость и чиновничье высокомерие.
Прорезалась в Фадееве, причем мгновенно, еще одна незавидная черта руководителя «пролетарской литературой» – быть только в «группе», чувствовать локоть «заединщика» и откровенно презирать всё и всех, не вхожих в их «пролетарский дом». Последствия не заставили себя долго ждать: как только Фадеев стал одним из руководителей этой организации, собственное его творчество было тут же забыто – времени на него не оставалось, да и «подста-виться» со своим очередным сочинением ничего не стоило. Отныне Фадеев не жил, а боролся, не творил сам, а мешал это делать другим.
М. Горький, отнесшийся с большой симпатией к «Разгрому», очень сожалел, что Фадеев переключился с творческой работы на фракционную возню. Еще в 1929 г. он предупреждал Фадеева, что надо писать, а не «спорить». Иначе – пропадешь! «Если Вы бросите писать роман («Последний из удэге». – С.Р.) и полезете в драку, – это будет дико и непростительно». Не послушался. Ввязался и не один раз. С пафосом ругал бывшее руководство РАППа, запамятовав, что сам был в их числе; походя, не за что пнул своих бывших товарищей (Мате Залка). Это отнюдь не принципиальность, это запах новой линии партии, а по сути – заурядное «предательство» (Н.Н. Примочкина).