От края встречи до края расставания
Шрифт:
– Прости нас, сынок, что мы у тебя такие непутевые, – мама начинает плакать.
– Мам, ну ты чего? Какие непутевые? Что за глупости? – я встаю со стула, подхожу к ней и обнимаю.
– Я написала завещание. Все, что у меня есть отойдет тебе.
– Мам, не говори об этом.
– Я должна тебе все сказать, пока еще могу.
– Что значит пока еще?
– Код от сейфа – день рождения моей сестры, там мало наличности, но там храниться несколько дорогих колье, которое мне дарил твой
– Мам, хватит, не хочу сейчас это слышать.
– Ты должен быть готов.
Она замолчала, и я не решаюсь нарушить тишину. Я стою несколько минут обнимая ее и только потом снова сажусь на стул.
– Как у тебя дела? Давно ты мне ничего не рассказываешь.
– Да и зачем тебе эту грязь знать? – грустно улыбаюсь ей.
– Ты жил с какой-то девочкой, жениться не собрался? – ее мягкий голос успокаивает меня, точь-в-точь, как в детстве.
– Сегодня она съезжает от меня, – ухмыляюсь.
– Съезжает?
– Да, мам, – беру еще один кусок пиццы, – понял, что ошибся, когда выбрал Лису.
– Лису? – хмурится она.
– Алису, – поясняю ей.
– Есть кто на примете? – хитро улыбается она.
– Нет, но вчера я увидел девушку с идеальной внешностью, она намного пунктов подняла планку.
Внезапно вспоминаю, как дрочил на нее и от стыда горят щеки.
– А что это щеки-то горят? Влюбился? – радостно спрашивает мама.
– Да перестань, я увидел ее мельком в магазине.
– И она так в душу запала? – не унимается она.
Мне неловко от того, что мама думает совсем о другом, не связанным с тем, чего на самом деле хочу от той брюнетки. Хотя в глубине души, конечно, я влюблен.
– Мам, я явно не ее типаж. Она прям как отель «Four Seasons», а я как мотель на окраине города.
Мама хмурится и молча смотрит на меня, будто я не донес до нее суть своей мысли.
– В смысле, таким как она, не нужен такой панк как я, – я указываю на свои длинные волосы и татуировки.
– Так тебе не нравятся все эти странные девочки, что окружают тебя? –улыбка оживила ее лицо.
– Нет, мам, совсем не нравятся. Раньше нравились, но сейчас я хочу совершенно другого для себя.
– Почему ты не можешь быть панком внутри? Без всей этой внешней атрибутики? Да и ты же не анархист, – смеется мама.
– Быть панком внутри? – улыбаюсь я. – Тогда я буду таким как все.
– Если тебя из толпы выделяет только внешность – то тебе стоит пересмотреть свои взгляды на жизнь.
Я нахмурился и замолчал, осознавая, что в ее словах что-то есть.
– Везти меня в больницу не надо, только забрать, – она вдруг переводит тему.
– А как же поддержать перед операцией?
– Только забрать, – она дважды легко постучала своими пальцами
– Только обещай, что ты будешь в порядке, – грустно говорю я, понимая, какой это абсурд.
Она лишь улыбается в ответ.
3
Я стою в холе больницы с цветами и маминым гражданским мужем. Он переживает, и куда больше, чем я, отчего мне становится не по себе.
– Все будет хорошо, – подбадриваю его.
Он смотрит на меня и в его глазах застыло отчаяние.
– Ты знаешь то, чего не знаю я? – все мое приподнятое настроение улетучивается, оставляя место для страха.
– Не могу сказать, – резко отвечает он.
В нем армейская выдержка, да и после выхода на пенсию он так и не стал нормально разговаривать, все его ответы будто по уставу.
– Что значит не можешь?
– Обещал.
До меня медленно доходит, что мама взяла с него обещание не говорить, как все плохо на самом деле.
– Я тебя прошу, скажи в чем дело, – слезы жгут глаза, но я не даю им пролиться.
– Не могу. Ты должен выглядеть счастливым на фоне меня.
– Будь ты человеком, а не солдафоном! – кричу я. – Я не имею права знать, что с ней? Я ее сын! А кто ты? Ты никто!
Я знаю, что ему больно от моих слов, но я не мог этого не сказать, только так он может сломаться.
– Ей не станет лучше, она умирает. Ее отпускают на паллиатив.
Моя рука, в которой цветы, безвольно падает.
– Сколько? – еле шевеля губами произношу.
– Пару дней.
Он начинает улыбаться и махать рукой. Я беру себя в руки, поворачиваюсь и при виде мамы улыбаюсь так, будто я не знаю, что должен потерять ее. Маму везет медсестра в кресле-каталке и грустно улыбается нам, в отличии от мамы, которая весело машет рукой.
– Это тебе, – я вручаю ей цветы. – Как ты себя чувствуешь?
– Лучше всех, – она улыбается и вдыхает аромат цветов.
– Едем домой? – спрашивает ее муж.
– Конечно! Надеюсь, ты купил огромный торт и шампанское?
– Мы все купили, – улыбаюсь ей и берусь за ручки каталки.
Дома мама постоянно сидит на стуле и не встает, она ест торт, но будто ей совсем не хочется есть, и она делает это через силу, ради нас. Она выпила один бокал шампанского и мне показалось, что ей стало хуже, но она делает вид, что все хорошо. Мама притворяется для меня, что с ней все хорошо, я притворяюсь для нее, что ничего не знаю и ее муж, притворяется для нее, будто ничего не сказал мне. Этот круговорот бессмысленной лжи вызывает во мне тошноту и отчаянье.