От Ленина до Путина. Россия на Ближнем и Среднем Востоке

Васильев Алексей

Казалось бы, и актеры на ближневосточной сцене, и их роли были такими же, как в 1967 году, и они должны были разыгрывать действо по прежнему сценарию, но развитие событий пошло в другом направлении. В чем же дело? Конечно, не просто в личности Садата.

Советский Союз действительно стал ближневосточной державой и получил военно-политические позиции в Египте «по приглашению» потому, что его политика в 50–60-х годах соответствовала общему направлению политического процесса в регионе. Но само противостояние «арабы против Запада» стало приобретать другое содержание. Речь уже не шла о стремлении обретших политическую независимость государств максимально – и чрезмерно – отстраниться политически от прежних метрополий и всего Запада, олицетворяемого теперь его лидером и покровителем Израиля – США. Местные политические элиты, как им казалось, получили возможность самим определять свою судьбу

внутри арабских стран. Развитие внутренней социально-политической ситуации шло не в том направлении, что в 50–60-х годах.

В этом смысле Египет опять был пионером, обозначая тенденцию развития в арабском мире. Садат лишь наложил на объективный процесс отпечаток своей личности. Его действиям способствовал режим сильной президентской власти, унаследованной от Насера.

Несмотря на решительное ограничение крупного помещичьего землевладения, деятельности иностранного капитала, значительной части крупной и средней местной буржуазии, в Египте проявились естественные для режима тенденции, так сказать, к обуржуазиванию верхушки государственного, административного и военного аппарата. Серьезных преград этому процессу, кроме личной позиции президента Насера, не существовало. Рядом с египетской бюрократией и внутри ее росла на подрядах, спекуляции, просто на воровстве и взяточничестве «паразитическая» буржуазия. В деревне окреп слой богатых фермеров. Они превратились в доминирующую силу за пределами крупных городов, и объективные интересы этого класса, не совпадавшие с курсом на углубление радикальных преобразований и реформ, давили на верхи даже в последние годы правления Насера. «Национальная» египетская буржуазия оказывала все большее сопротивление мерам, которые заставляли ее жертвовать личными и классовыми интересами во имя туманных общенациональных целей.

Египетский правящий класс – сложный конгломерат, состоящий из верхушки административного и военного аппарата, «паразитической» буржуазии и «национальной» буржуазии, опирающейся на фермеров, городских торговцев и ремесленников, стремился освободиться от пут, мешавших его развитию. Верхние слои египетского общества, напуганные радикальными преобразованиями, были готовы на сделку с кем угодно, лишь бы помешать их углублению. Они не хотели идти на уступки низам и стремились использовать государственный сектор в своих собственных, а не в общенациональных интересах. Появился еще один важный фактор ближневосточной жизни – финансовое и политическое могущество нефтяных монархий Аравии, которые поощряли капиталистические тенденции внутри египетского общества.

Можно сказать, что в Египте к началу 70-х годов созрели возможности для бескровной смены курса. Такова была тенденция, и речь идет именно о ней, а не о тех, кто ее конкретно олицетворял.

Для поднявшихся или поднимавшихся представителей новых сил – буржуазии, городской или сельской, родившейся демократическим путем снизу (фермеры, торговцы, предприниматели) или сверху (бюрократическая, спекулятивная, подрядная буржуазия), как и для интеллектуальной элиты с ее либерально-демократическими или религиозными традициями, было естественным держаться на расстоянии от чуждого им по идеологии, по политическим и социальным структурам Советского Союза и стремиться к сотрудничеству с Западом.

Элементы модели, скопированной с советского образца, оказались неэффективными для социально-экономического развития, а военное противостояние Израилю истощало ресурсы Египта. Когда открылась возможность избавиться и от войны (пусть дорогой ценой), и от прежнего социально-политического устройства, и от прежних полусоюзнических отношений с СССР, это было решительно и быстро сделано переродившейся египетской политической элитой.

Как сейчас представляется, поворот Садата от революционного авторитаризма к рыночной экономике, то есть к капитализму, через установление либерально-авторитарного режима был исторически оправдан. Но если бы на его месте был лидер более крупного калибра, например сам Насер, то он бы мог все это сделать и продолжая получать помощь от СССР, и больше получив от США.

Е.Д. Пырлин¹⁴⁴. Первые симптомы того, что Насер мог пойти по садатовскому пути, были.

Автор. Но был ли он как личность приемлем для американцев? Слишком много он нанес им политического, и не только политического, ущерба.

Е.Д. Пырлин. Египет важнее отношения к личности.

Против этой тенденции и как будто бы на интересы СССР работало сотрудничество США и Израиля –

отождествление интересов Запада с «сионистскими замыслами». Но ведь было ясно, что «израильская экспансия», «сионизм», «палестинская проблема» давно стали политической риторикой, разменной монетой для большинства арабских руководителей. Клятвы верности палестинскому делу, освобождению Восточного Иерусалима с его мусульманскими святынями стали средством дополнительной националистической и религиозной легитимизации арабских политических элит, находившихся у власти. Антиизраильские заявления принципиально не затрагивали отношений большинства арабских правительств с главным покровителем Израиля – США. А раз так – они не играли существенной роли для СССР. Правда, исключение составляли до поры до времени страны, находившиеся в состоянии прямой конфронтации с Израилем, – Сирия и Египет, но, как показала политика Садата, опора на СССР тоже не была принципиально важной.

Конечно, не везде векторы политического процесса были направлены в одну сторону. В нескольких арабских странах развитие еще несколько лет шло влево (Южный Йемен, Алжир, Ливия, в какой-то степени Сирия), что позволяло режимам, существовавшим там, находить точки соприкосновения с СССР на прежней «антиимпериалистической» основе с широким набором антиизраильских высказываний.

Оговоримся, что неудача революционно-авторитарных режимов отнюдь не означала, что эта модель везде стала непривлекательной: в различных районах мира часы показывали разное историческое время. Поэтому эксперименты такого рода, вызванные противоречиями периферийного капитализма, продолжались или развивались. От Южного Йемена до Анголы, от Эфиопии до Мозамбика, от Конго до Афганистана многие элементы советской модели социально-политического устройства еще находили поклонников и в 80-х годах.

Но главное, что воздействовало на советскую политику на Ближнем и Среднем Востоке, – внутренняя обстановка в СССР и других социалистических странах. На пике военного могущества сама административно-командная система, созданная в Советском Союзе и навязанная десятку других стран, сталкивалась со все большими трудностями. Экстенсивное развитие за счет низко оплачиваемого труда многих десятков миллионов человек и богатейших природных ресурсов шестой части планеты выдохлось. Советский Союз и другие социалистические страны оказались не в состоянии вступить в новую эру. Сам характер общества и системы тормозил рост и инновации, качественное развитие. Нарастали кризисы – индустриальный, сельскохозяйственный, сырьевой, экологический, социальный, интеллектуальный, национальный, нравственный.

Единственное, что пока развивалось ценой бесчисленных жертв, перекоса всей социально-экономической структуры советского общества, – это производство орудий смерти, военной техники. И по этому критерию – то есть по способности многократно уничтожить все человечество – СССР был сверхдержавой.

Поражение США во Вьетнаме и достижение примерного военно-стратегического паритета между СССР и США, казалось бы, делало бессмысленным дальнейшее повышение ставок, давало возможность открыть эпоху разрядки. В Европе, как показывал Хельсинкский процесс, для нее были реальные перспективы. Но советское руководство не было готово к подлинной разрядке за пределами каких-то чисто военных договоренностей. Видимо, опыт и «оттепели» 1953–1956 годов, и Пражской весны 1968 года слишком хорошо напоминал, что ослабление авторитарного режима, почти любые щели в человеческих и деловых контактах с Западом немедленно становятся угрозой для системы, так как ставят под вопрос ее право на существование в глазах собственного населения и ее устойчивость. «Империалисты» просто должны «угрожать» социализму, чтобы он продолжал существовать. К разрядке не был готов и Запад. Правительства Запада достаточно последовательно проводили политику конфронтации, начиная с послания Г. Трумэна конгрессу США в марте 1947 года и кончая заявлениями Рейгана о советской «империи зла». Победа неоконсерваторов в ведущих странах Запада в конце 70-х – начале 80-х годов ужесточила их подход к отношениям с СССР.

Война 1973 года с полупобедой-полупоражением Израиля вновь настроила против СССР значительную часть влиятельной еврейской общины на Западе и способствовала срыву разрядки, хотя и не была, как представляется автору, решающим фактором этого процесса. Антисионистская кампания в СССР, одобренная сверху, была направлена против Израиля и влиятельных еврейских сил на Западе, но на деле приняла скрытый, и порой не очень скрытый, антисемитский оттенок. Это затруднило диалог и с евреями, и с либералами на Западе. А в самом советском обществе все более значительная часть евреев чувствовала себя отчужденной, и это было дополнительным элементом кризиса системы.