От Москвы до Берлина
Шрифт:
Обступили бойцы Масалова. На девочку смотрят. Пытаются чем-то от слёз отвлечь. На пальцах козу показывают:
– Идёт, идёт рогатая…
Посмотрела девочка на солдат. Казалось, хотела было сильней заплакать. Да вдруг взяла и улыбнулась солдатам девочка.
Отгремела война. В Берлине в одном из красивых старинных парков советским солдатам, всем тем, кто спасал и наш и немецкий народ от фашистов, был установлен памятник.
Холм. На холме пьедестал гранитный. На граните фигура солдата. Стоит он со
Не думал солдат, не ведал. А вышло – бронзой поднялся в небо.
Центральное направление
Рядовой Михаил Панкратов только-только был призван в армию. Провожали его родители.
– Не опозорь наш солдатский род, – сказал отец Павел Филиппович.
– Пусть храбрость в бою не покинет тебя, – сказала мать Прасковья Никитична.
Излишни родительские наставления. Горд за судьбу молодой солдат. Рвётся скорее сразиться с фашистами.
Бежит эшелон на запад. Гудит паровоз на подъёмах. Колёса стучат на стыках. Лежит солдат на вагонных нарах, о делах боевых мечтает. Вот гонит, вот гонит, вот бьёт он врага, разит огневым автоматом. Вот смело идёт в разведку, тащит назад «языка». Вот первым бросается в наступление, врывается первым в неприятельский город-крепость, гвардейское знамя вздымает к небу.
Мечтает солдат о подвигах. Скосит глаза на грудь – грудь в боевых наградах.
Торопит судьбу солдат.
– Быстрее, быстрее!.. – кричит паровозу.
– Быстрее, быстрее!.. – кричит вагонам.
Несутся один за одним километры. Пробегают мимо поля, леса, города и сёла.
Вот бы попасть под Берлин, на Центральное направление – лелеет мечту солдат. Улыбнулась судьба солдату – попал на Центральное направление, в армию, шедшую на Берлин.
Рад безумно Панкратов такой удаче. Срочно пишет письмо родителям. Пишет не прямо, время военное – прямо писать нельзя, – пишет намёком, однако понять нетрудно, что на Центральном солдат направлении. «Ждите вестей из Берлина», – кончает письмо Панкратов.
Отправил письмо. Опять о делах боевых мечтает. Вот вступает солдат в Берлин. Вот с победой дома его встречают.
Дождался Панкратов великого дня. Рванулись войска в наступление.
Но что такое?! Ушли войска. Однако задержалась рота Панкратова.
Панкратов и другие бойцы к старшине:
– Что же такое, Кузьма Васильевич?
– Тихо, тихо, – сказал старшина. Голос понизил, ладошку поднёс к губам: – Особое будет для нас задание.
И верно. Прошёл день, посадили бойцов на машины. Глотнули бензин моторы, покатили вперёд машины.
Сидят в кузовах солдаты. Довольны судьбой солдаты. Честь им оказана – особое им
Намотали колёса вёрсты, подкатили машины к огромному полю. Сиротливо, безлюдно поле, изрыто воронками, истерзано ранами.
– Слезай! – прозвучала команда.
Спустились с машин солдаты. Построил бойцов командир.
– Товарищи… – кивнул рукой на поле.
«Что бы такое? – гадают солдаты. – Может, секретный объект на поле? Может, завод или штаб подземный? Может, Гитлер здесь сам укрылся?»
– Товарищи бойцы, – повторил командир, – мы получили почётное задание – вспахать и засеять поле.
Все так и ахнули.
– Вот так почётное! Вот так задание!
Однако приказ есть приказ. За работу взялись солдаты. Но не утихает солдатский гул.
И Панкратов со всеми ропщет:
– Вот так попал на Центральное направление! Что же домой я теперь напишу? Что же сообщу родителям?
В эту минуту и оказался рядом с Панкратовым старшина. Посмотрел старшина на молодого солдата. Сказал не сдержавшись, грубо:
– Молод, того и дурак. Не там, – показал на запад, туда, где догорали бои за Берлин, – а тут, – указал на поле, – и есть Центральное направление. Не для смерти и боя родились люди. Жизнью и миром велик человек.
Притих, умолк Панкратов. Притихли другие солдаты.
Вонзились плуги в весеннюю землю. Радость жизни навстречу брызнула.
Золу развеял… Рассеял гарь
30 апреля. После полудня. Бои идут рядом с имперской канцелярией.
Личный шофёр Гитлера Кемпке получил приказ раздобыть 200 литров бензина. Принялся Кемпке искать горючее. Нелёгкое это дело. Уже несколько дней, как перерезаны все дороги, ведущие к имперской канцелярии. Не подвозят сюда горючее. Носится Кемпке, выполняет приказ. Сливает бензин из разбитых машин, из пустых баков по капле цедит. Кое-как набрал 100 литров. Доложил.
– Мало, – сказали Кемпке.
Снова носится Кемпке. Снова по каплям цедит. «Зачем же бензин? – гадает. – Бежать? Так ведь поздно. Перерезаны все пути. Если проедем, так сто… двести – от силы – метров. Зачем бензин? Конечно, бежать! Удачлив фюрер. А вдруг прорвёмся?!»
Обшарил Кемпке всё, что мог, даже, рискуя жизнью, на соседние улицы бегал. Набрал ещё 80 литров. Нет больше бензина нигде ни грамма – хоть кричи, хоть умри, хоть лопни.
Доложил Кемпке:
– Сто восемьдесят литров, и больше нигде ни грамма.
Во дворе имперской канцелярии находился сад. Приказали Кемпке в сад притащить горючее. Снёс он сюда канистры. Стоит и опять гадает: «Зачем же в саду бензин?»
А в это время там внизу, в подземелье, у двери, ведущей в комнату Гитлера, стоят в молчании приближённые фюрера. Прильнули к закрытой двери. Ловят малейший звук.