От ненависти до любви
Шрифт:
– Олег, – я с изумлением уставилась на него, – я ничего не скрываю. Откуда вдруг полезло? Край наш – кержацкий, люди в основном обстоятельные, солидные, много староверов… Кто тут клады прятать будет? В тайге, в трясине? Для клада ориентиры нужны. А тут спрячешь что-нибудь, заметишь, а лет через пять так зарастет, ничего не узнаешь. А если пал пройдет…
– Маша, – Замятин внимательно посмотрел на меня, – ты твердо решила показать кладовую запись кому-нибудь из музея?
– А что? Не стоит? – удивилась я.
– Стоит, обязательно стоит, – сказал Олег и накрыл мою руку
– Ой, – рассмеялась я и убрала руку, – вдруг миллионы отвалят? Разбогатею, виллу где-нибудь на Лазурном берегу куплю.
– Ты не смейся, – пробурчал Замятин и отвернулся. – Вон два придурка даже на детскую сказку купились. Наверняка отправятся Золотую Бабу искать по Костиной схеме.
– Ну и сгинут в Поганкиной Мари, если вовремя не одумаются, – сказала я и протянула руку. – Дай-ка я на схему взгляну. Надо ж будет этих дураков искать, если так и не объявятся в районе.
– Ты уверена, что объявятся?
– Им идти больше некуда. Дальше дорог нет. Тупик. Можно через перевалы в соседнюю Туву махнуть, но это километров триста по горам и тайге. Дед Игнат как-то рассказывал, что есть-де более близкий путь через перевалы: бывшая тропа контрабандистов. Но навесные мосты давно сгнили, а без них – не пройти. Да и вряд ли кто помнит эту тропу, кроме Шихана, конечно. Он и сам на нее случайно наткнулся.
– Странно! – пожал плечами Замятин. – И непонятно, с чего вдруг суета?
– Мне самой непонятно, – я взяла у него листок со схемой. – Может, солнечная активность на них действует?
Развернув бумагу, я хмыкнула от удивления. Кто сказал, что у больных церебральным параличом не развито воображение и они не могут рисовать? Костин рисунок напомнил мне старинную гравюру, настолько изящно были прорисованы все детали.
– Это он ручкой минут за пятнадцать начертил, – Замятин сел рядом со мной на диван и заглянул в рисунок. – И какой молодчина, так здорово получилось, словно с готовой схемы срисовывал.
Я промолчала. Меня поразило другое. Многое из того, что было на этом рисунке, Костя просто-напросто не мог изобразить правильно, потому что никогда не бывал в районе Поганкиной Мари. Конечно, некоторые объекты совсем несложно найти на карте, но это всего лишь топографические знаки, и откуда он узнал, как эти сооружения выглядят на самом деле? Вот, к примеру, старая водонапорная башня, что осталась от лагеря военнопленных, который находился километрах в тридцати от Марьясова и был ликвидирован в начале пятидесятых годов. Костя не только изобразил башню во всех подробностях, но нарисовал рядом моток колючей проволоки и подписал: «Бывш. лаг. в/пл.», а затем обозначил давно заросшую дорогу как «Старая дорога, с. Марьясово, 30,5 км». Откуда об этом знать мальчишке, который не способен самостоятельно передвигаться даже по комнате? Отец рассказал? Но я сильно сомневалась, что у Костиного отца есть время лазить по старым карьерам и любоваться полусгнившими водонапорными башнями. Тем более метеостанция совсем в другой стороне от Марьясова. Придется навестить Костю, чтобы
Впрочем, на схеме имелось несколько природных объектов, которые Костя не смог бы изобразить даже по рассказам отца. Допустим, таежные тропы и даже лежневки он скопировал с карты, с такой, как у меня, например, простыни-стометровки (для несведущих поясню – это очень подробная карта, один сантиметр – сто метров в реальности). Но вот скала-останец «Коготь» – там как раз, если верить Костиной схеме, начиналась тропа, ведущая к Поганкиной Мари, – выглядела так, будто ее запечатлели с высоты птичьего полета, а это уж и вовсе на грани фантастики!
– Костя пользовался картой, когда рисовал схему? – спросила я.
– Нет, – пожал плечами Замятин, – нарисовал и все. Я не стал проверять, думал, детская блажь. Я в его возрасте мечтал стать пиратом и тоже все карты чертил: загадочные острова, таинственные бухты…
– И все-таки проверим, – сказала я и снова открыла сейф. – Такое впечатление, что Костя бывал в этих местах, и не раз. Но ведь это невозможно.
Я расстелила карту на столе, и мы склонились над ней.
– Смотри, сколько совпадений. И тропа, и башня, и карьер… Даже брод указан через реку. И расстояния между ориентирами один в один, словно линейкой их по карте вымерял или курвиметром.
– Я бы удивился, если б он не на моих глазах эту схему чертил. Уж на что у меня глаз набитый, и то бы по памяти так точно не нарисовал. – Замятин обвел взглядом карту. – Это твой участок?
– Мой и часть соседнего, – кивнула я. – Там майор Высотный заправляет. Как видишь, территория огромная, большей частью непроходимая. Тайга, горы и болота. С десяток охотничьих избушек, две деревни да наше село – и все к рекам жмутся. Населения – ноль целых три сотых на квадратный километр, а хлопот полон рот!
Замятин мне не ответил, потому что продолжал всматриваться в карту.
– Как я понимаю, это Поганкина Марь, – он провел ладонью над обширным зеленым пятном, – но здесь не обозначены острова и холмы, как на Костиной схеме.
– А кто знает, есть ли они на самом деле? – вздохнула я. – Грешным делом, я сомневаюсь.
– И это невозможно проверить, – задумчиво произнес Замятин, – а очень бы хотелось. Смотри, – он ткнул пальцем в один из трех островов, изображенных на Костиной схеме. – Получается, тропа все-таки есть. А эта возвышенность, рядом с которой хранится Золотая Баба, – это ж в самом сердце болот! Если она на самом деле существует, то кто-то же спрятал ее там. И этот кто-то знал сокровенные тропы.
– Шихан как-то рассказывал, до войны на месте болота озеро было, даже рыбу в нем ловили, а потом заросло, грязью затянуло.
Замятин посмотрел на меня и улыбнулся.
– Кажется, ты тоже поверила, что Золотая Баба – не выдумка.
– Ой, не смеши меня, – дернула я плечом, – в болота я даже за трижды золотые коврижки не полезу.
– Постой, – прервал меня Замятин, – а ведь тропа эта начинается недалеко от Макаровки. Если я правильно понял, это та самая деревня, которая приказала долго жить после того, как там поработали археологи?