От первого лица
Шрифт:
Постойте, говорю, Николай Ни… Николай, как-то это звучит… ну…
Да никак это не звучит. Стандартная форма, это же все-таки документ, мне же его предъявлять.
Нет, я так не могу.
Он поскучнел.
Стандартная же форма, говорю вам, других нет, не мы правила придумывали, не нам их и менять. Дура, знаете ли, леке, как нас на юрфаке учили. Но дело ваше, конечно, можете не подписывать.
Могу?
Естественно. Только надо твердо понимать последствия своих поступков. Вы закон нарушили – я вам пытаюсь помочь. Но и вы могли бы пойти навстречу. В противном случае вы мне выхода не оставляете. Если
Что?
Протокол, значит, составят, это раз. Два – письмо по месту вашей учебы и в комсомольскую организацию с полным описанием произошедшего и просьбой принять меры. Высшие курсы переводчиков – место такое, не мне вам рассказывать, там меры примут быстро. Отчислят без разговоров, никакие показатели ваши не помогут. Но есть и три. Ребятам придется еще и на работу вашему родителю сообщить.
С какой стати?
С такой. Нарушение социалистической законности вы допустили с использованием технического средства – автомобиля, проще говоря. Записанного на кого? Правильно. А отец-то у вас – мало того, что в идеологическом месте работает, но еще и очень уважаемый человек, член бюро. Вы своим поведением, Володя, многих людей хотите поставить в дурацкое положение. И никакого геройства, кстати, в этом нету, одна глупость… Вы, честное слово, самиздата, что ли, начитались? Все вам застенки мерещатся… а мы уже давным-давно совсем не та организация, что вы себе воображаете.
Я сегодня подпишу, а завтра вы…
Понятно, можете не продолжать. Могу дать вам слово офицера, что этого не произойдет. Но вы мне, естественно, не поверите, хотя для меня это кое-что значит, как ни удивительно вам это покажется. Но просто вдумайтесь, Володя – вы нам на что сдались? Какая в вас может быть оперативная, выражаясь профессионально, ценность? Какие анекдоты у вас в курилке на курсах рассказывают – это я вам сам могу сообщить, остроумные, кстати, попадаются. Или кто чем фарцует из ваших приятелей – вы будете неприятно удивлены, откуда я это знаю. Что еще? А ничего. Таких, как вы, у нас в день по несколько штук приходят, инициативники называются, мы от них бегаем, как зайцы, потому что возни с ними много, а проку – ноль. Я вам совершенно искренне объяснил, зачем мне все это нужно, по-честному предложил договориться, а вы…
В конце-то концов, хорошо, представим себе, что сбылись ваши кошмары – попросили мы вас о чем-то. И что? Иголки под ногти вам, что ли, будут загонять? Не понравится – откажетесь, и всех дел. Не верите, сомневаетесь? Может, вам нужно время, чтобы подумать? Или посоветоваться с кем-то? Ради бога, пару дней я могу еще это дело поволынить, но не больше. Хотя, между прочим, я вам такого говорить не должен, а, наоборот, обязан предупредить о неразглашении.
Да, посоветоваться бы, думаю, не помешало. Только с кем?
Ну не с мамой же, у которой скорая через день из-за мерцательной ее аритмии, и мы все с ног сбились в поисках толкового кардиолога. Отец? Тоже не годится. Крику будет много, а результат… все равно маме расскажет, не удержится, а главное – останусь я в этом случае без машины, к гадалке не ходи… Клади, скажет, ключи и техпаспорт, безответственная ты личность… не вариант.
Из друзей
С другой стороны, ведь действительно – кто заставит, если стану отказываться? Спекуляцию эту предъявят? Дудки. Это административка, ей жизни – два месяца, потом срок давности, и до свидания. Что-то еще придумают? А зачем, на кой ляд им со мной морочиться – правду ведь, похоже, он говорит – и без меня хватает, и интерес его, кстати, понятный. Ну, случится – дурака, в конце концов, изображу…
Много лет прошло, очень много, прежде чем я понял одну простую вещь. Не знали они про нас ничего. Ничего. Кроме того, что мы сами рассказывали. Про себя и про других. А все байки про всевидящее око и дьявольскую осведомленность – туфта, миф, погремушка для баранов. Ничего у них не было против нас, кроме нашего страха.
Я на незнакомые номера обычно не отвечаю, но тут были особые обстоятельства. Ждал звонка с кафедры – они должны были сообщить, когда опубликуют мое исследование в New York University Academic Studies, а это дело такой важности, столько от него всего зависит, что я в тот день хватался за телефон так, как будто по нему мне второе пришествие должны были возвестить.
Час потренировался, вернулся в раздевалку, достал телефон – есть! – звонили! Я как был – взмокший, в кимоно – стал перезванивать. Ответили сразу. Но это оказался не университет. Совсем другой абонент, которого я услышать вовсе не ожидал.
– Привет, – сказала Маша, – it's me…
– О, привет, чего вдруг звонишь? А что это за номер? Случилось что-то?
– Да нет, все нормально. Просто я здесь.
– Где?!
– В Нью-Йорке. Если тебя интересуют подробности – в Holiday Inn на сорок седьмой.
– Шутишь ты, что ли? Каким образом ты здесь? Почему?
– Тебе как – по телефону рассказать? Или, может, все-таки увидимся?
– Черт, Маша, да я просто… все так неожиданно…
– Я нарушила твои планы?
– Прекрати. Может человек растеряться? Тем более от радости…
– Если от радости – тогда может, так и быть.
– Сорок седьмая? Я у тебя буду через полчаса, встречаемся в лобби, да?
– Жду тебя.
Олени так несутся по тундре, не разбирая дороги, когда наталкиваются на газопровод, как я бежал к метро. В сторону, вы все! Не стоять у меня на пути! Меня ждет Маша!
Только оказавшись в вагоне и отдышавшись, удивился по-настоящему. Что за неожиданная поездка? И почему не предупредила заранее? И как вообще-то мне с ней держаться?
Как держаться – вопрос не праздный. Мы с Машей знакомы уже полгода, из которых не виделись четыре месяца. Вот послезавтра будет ровно четыре, я помню, между прочим, и в каком платье ты была в тот наш последний день – тоже помню.
Видеться – не виделись. Только переписывались раз по пять-шесть в день, и скайп по выходным, когда можно на разницу во времени не обращать внимания, часа по два.
В Москве мы познакомились, of all places. Я там два месяца копался в архивах – в Институте современной истории, а она в этом институте работает.