От первого мгновения
Шрифт:
— Все помнят вчерашний день, — сказал начальник связи дивизиона капитан Петренко. — Пришлось потрудиться пушкарям под непрерывным артиллерийско-минометным обстрелом. Связь работала надежно. Почему спросите? Колотилин под огнем врага устранил пятьдесят четыре обрыва провода. Пятьдесят четыре!
— У нас Колотилина в дивизионе знает каждый. И немудрено — в полку он с декабря 1942 года. О том, как воевал, говорят награды: орден Славы III степени, медали «За отвагу», «За боевые заслуги». За новые боевые дела представлен к ордену Славы II степени. Верю: Колотилин будет достойным коммунистом, — подвел итог начальник
Когда коммунисты единогласно проголосовали за прием ефрейтора Колотилина кандидатом в члены ВКП(б) и разошлись по расчетам, я спросил:
— Почему вы раньше не вступали в партию, Николай Максимович? Ведь воюете давно и хорошо. Награды об этом говорят.
— Награды не сразу появились, — смущенно сказал ефрейтор. — Мне наш парторг, лейтенант Шемзухов, давно о партийной принадлежности думку подбросил. Только считал, рано. А сейчас наш дивизион в самом пекле. Значит, думаю, пора…
Вот оно, как закаляется сталь! В самом пекле.
В эти дни, из показаний пленных гитлеровцев, которыми войсковые разведчики в избытке снабжали штаб корпуса, все больше вырисовывалась картина политико-морального разложения войск противника. Как вешний снег, таяли у гитлеровцев последние надежды на спасение, на новое оружие, обещанное, как панацея от поражения, заправилами третьего рейха.
После войны я узнал, что 27 апреля генерал Кребс при встрече с Гитлером вынужден был признать, что от армии Венка нет никаких известий, а обстановка в Берлине критическая.
К созданию такой обстановки немало усилий приложили и воины нашего корпуса. В районе аэродрома в Гатове сходящимся ударом 60-й и 76-й стрелковых дивизий удалось окружить большую группировку противника. Наши войска способствовали также блокированию гарнизона города Шпандау.
Для здравомыслящих людей в Германии все больше становилась ясной бессмысленность дальнейшей вооруженной борьбы. Как я уже говорил, с каждым днем гитлеровская армия все сильнее разлагалась. Массовым стало дезертирство. Резко упала дисциплина, а следовательно, и управление войсками. На дорогах, ведущих в наш тыл, появились длинные колонны военнопленных.
Когда речь заходит о военнопленных, мне всегда вспоминается курьезный случай, происшедший с начальником топографической службы корпуса майором Л. К. Рождественским. В ночь на 29 апреля я приказал ему в районе окружения группировки противника на аэродроме в Гатове уточнить истинное положение наших передовых подразделений в полосе 60-й стрелковой дивизии.
Майор отправился на передний край в сопровождении автоматчика и, как говорится, в воду канул.
К утру в штабе корпуса забеспокоились. Начали названивать в 60-ю стрелковую, но никто там нашего майора не видел и никто ничего о нем не знал.
На рассвете меня поднял с постели тревожный звонок командира дивизии полковника Г. С. Иванова.
— К моему передовому наблюдательному пункту следует автомашина с белым флагом, — докладывал полковник. — Ясно вижу советского и немецкого офицеров в ней.
«Откуда взяться в Гатове нашему офицеру?» — размышлял я. Приказал огня не открывать. Машину пропустить в боевые порядки дивизии.
Через некоторое время вновь позвонил Иванов. Сказал, что передает трубку парламентеру.
— Докладывает майор Рождественский, — раздался
— Весь гарнизон? — недоверчиво переспросил я.
— Так точно, весь гарнизон городка и аэродрома. Оружие уже сложили. Построились в колонну. Ждут ваших указаний.
— Если уже и построились, пусть ждут. Передайте трубку Иванову, я дам ему распоряжение о встрече и проводах в наш тыл…
Что же произошло? Ночью Рождественский на переднем крае 60-й стрелковой дивизии натолкнулся на большую группу разведчиков противника и был окружен ими.
Майор не растерялся. На отличном немецком языке он властно приказал проводить его, парламентера Красной Армии, к начальнику гарнизона.
Начав вынужденный спектакль, Рождественский доиграл его мастерски до конца. Гитлеровцев покорила его твердость и предъявленный от командования Красной Армии ультиматум с требованием безоговорочной капитуляции.
Справедливости ради следует сказать, что над разложением гарнизона уже очень хорошо поработали наши пропагандисты с помощью громковещательных установок. Кроме того, в ту же ночь начальник политотдела 76-й стрелковой дивизии подполковник Долгополов направил к коменданту окруженного гарнизона группу немецких солдат с предложением сдаться в плен. Поэтому появление в стане противника в качестве парламентера офицера штаба корпуса во всех отношениях выглядело логичным для иногда чересчур рационально мыслящих немцев.
Не менее курьезен, чем начало, был финал этой истории для начальника топографической службы.
Я приказал, чтобы майор Рождественский срочно прибыл ко мне. В штабе сбились с ног, но он снова как в воду канул. Кто-то даже пошутил: «Видно, пошел другой гарнизон разоружать…»
Позвонил начальнику особого отдела.
— У меня он, товарищ генерал-лейтенант, — успокоил меня полковник. — Показания дает, как в плен к немцам попал.
— Немедленно отправляй майора в штаб, — сказал я, не зная, смеяться или сердиться. — Ну, подумай, какой же он преступник, если такое дело провернул, сколько наших людей от смерти спас. Гарнизон тот голыми руками было не взять. Могли сопротивляться до последнего. Я ему орден Красной Звезды приготовил, а ты что?
Удачно завершилась и операция «Цитадель Шпандау», проведенная группой политработников политотдела 47-й армии во главе с полковником М. X. Калашником. О том, как удалось склонить гарнизон к добровольной сдаче нашим войскам, подробно рассказывается в книге Михаила Харитоновича «Испытание огнем». Мне запомнились приведенные в ней слова бывалого солдата:
«…Только я так полагаю: нет расчета лезть под пули из-за какой-то сотни взбесившихся фашистов. Войне-то скоро шабаш, хочется вернуться домой с победой… Прикажут штурмовать эту самую крепость, от других не отстану. Но… где можно, лучше мирным путем улаживать дело» [19] .
19
Калашник М. X. Испытание огнем. М., 1978, с. 424.