От первого прокурора России до последнего прокурора Союза

Звягинцев Александр Григорьевич

С 26 по 29 января 1940 года в Прокуратуре Союза ССР состоялось первое Всесоюзное совещание прокуроров по общему надзору. В нем приняли участие начальники отделов общего надзора прокуратур союзных республик, 2 автономных республик, 17 областей, некоторые областные, городские и районные прокуроры, работники центральных аппаратов Прокуратуры Союза ССР и Прокуратуры РСФСР. Вскоре после этого, в марте и мае 1940 года М. И. Панкратьев провел еще ряд крупных мероприятий — всесоюзные совещания прокуроров морского и речного флота и прокуроров уголовно-судебных отделов и др.

Как прокурор Союза ССР Панкратьев не пользовался уважением и популярностью у своих коллег. Уже через несколько месяцев после его назначения на этот пост некоторые старейшие работники центрального аппарата обратились с письмом к секретарю ЦК ВКП(б) А. А.

Жданову. Они писали о том, что постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 года «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия» указало на «грубейшие искривления советских законов органами НКВД и обязало эти органы и прокуратуру не только прекратить эти преступления, но и исправить грубые нарушения законов, которые повлекли за собой массовое осуждение ни в чем неповинных, честных советских людей к разным мерам наказания, а зачастую и к расстрелам». И далее: «Эти люди — не единицы, а десятки и сотни тысяч — сидят в лагерях и ждут справедливого решения, недоумевают, за что они были арестованы и за что, по какому праву мерзавцы из банды Ежова издевались над ними, применяя средневековые пытки».

В письме напоминалось, что вместо мобилизации всех усилий на немедленное выправление «преступной линии мерзавца Ежова и его преступной клики» происходит обратный процесс и что пришедший на смену Вышинскому Панкратьев «не может обеспечить проведение в жизнь» решения СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 17 ноября 1938 года «в силу своей неавторитетности в прокурорской среде, а особенно в глазах работников НКВД». Это наглядно проявлялось, по их мнению, в его участии в заседаниях Особого совещания, где «решающее значение и окончательное слово» принадлежит не представителю надзора — прокурору, а Берии и его окружению. «Присутствующий на этих совещаниях т. Панкратьев, — отмечалось в письме, — склоняет голову перед кандидатом в члены Политбюро т. Берией и молчаливо соглашается с явно неправильными решениями. Таким путем проваливаются на особых совещаниях правильные и законные протесты Прокуратуры СССР при прямом попустительстве Прокурора СССР т. Панкратьева… Подобная практика дезориентировала аппарат Прокуратуры СССР, тех честных прокуроров, которые непосредственно проверяют эти вопиющие дела, проводят за ними бессонные ночи и болеют за советских людей, невинно осужденных ежовской бандой».

Прокуроры просили секретаря ЦК ВКП(б) Жданова «взяться за это дело первостепенной важности и, если нет никакой возможности изменить преступную практику, прививаемую в стенах НКВД, переменить систему, возложить на прокуратуру пересмотр дел, неправильно решенных ежовской бандой, без участия в этих делах «авторитета» т. Берии, который вольно или невольно культивирует защиту «чести мундира» работников НКВД во что бы то ни стало. Подумайте только, — продолжали они, — что сотни тысяч людей, ни в чем неповинных, продолжают сидеть в тюрьмах и лагерях, а ведь прошел почти год со дня решения ЦК партии. Неужели это никого не беспокоит? Поговорите с прокурорами специальных прокуратур (железнодорожной, водной), и они Вам расскажут факты, от которых волосы встают дыбом, и покажут эти «дела», этот позор для Советской власти». Наряду с этим прокуроры просили «исправить грубейшую ошибку» с назначением Панкратьева. «Дайте нам высокоавторитетного руководителя, способного дать по рукам и Берии».

Конечно, это обращение ничего не изменило ни в положении самих прокуроров, ни в отношении к органам прокуратуры со стороны властей. Панкратьев продолжал оставаться на посту Прокурора Союза ССР, а НКВД по-прежнему вершил свои дела.

В силу целого ряда обстоятельств, в том числе и личностного плана (низкий общеобразовательный уровень, недостаточная твердость, простодушие, неумение эффектно преподнести властям свою работу, что особенно ярко проявилось на фоне такого человека, каким был А. Я. Вышинский, — блестящего оратора и эрудита, изворотливого и хитрого, когда нужно — беспощадного), М. И. Панкратьев не мог, конечно, долго удержаться в кресле Прокурора СССР. Формальным поводом для освобождения его от занимаемой должности 7 августа 1940 года стало якобы необеспечение руководства работой прокуратуры по выполнению Указа Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 года «О переходе на восьмичасовой рабочий день, на семидневную рабочую неделю и запрещении самовольного ухода рабочих и служащих с предприятий и учреждений».

Ольга

Сергеевна вспоминала: «Я узнала о том, что его сняли, из газет и сразу вылетела к нему из Сочи. Он очень переживал, но старался не подавать виду. Говорил: «Не волнуйся, за мной ничего нет, я кристально чист. Вы с Алечкой можете спать спокойно».

Вскоре для М. И. Панкратьева нашлась подходящая должность (конечно, со значительным понижением, но все же номенклатурная) в системе Наркомата юстиции СССР. Нарком Н. М. Рычков внес представление в ЦК ВКП(б) об утверждении его в должности заместителя начальника управления военных трибуналов Наркомата юстиции СССР. Просьбу поддержали ответственные работники управления кадров ЦК ВКП(б). В записке по этому вопросу отмечалось, что при проверке работы Прокуратуры Союза ССР, в связи с передачей дел новому Прокурору СССР, «крупных недочетов в работе прокуратуры не обнаружено», и что Панкратьев, по их мнению, с новой работой справится. В личной беседе, состоявшейся в ЦК ВКП(б), Панкратьев заявил, что предлагаемая работа в аппарате Народного комиссариата юстиции его вполне удовлетворяет. Назначение М. И. Панкратьева на новую должность состоялось в октябре 1940 года.

В октябре 1943 года М. И. Панкратьев стал председателем военного трибунала 2-го Прибалтийского фронта. В этой должности он служил до конца Великой Отечественной войны. В августе 1945 года, в связи с реорганизацией фронтов, нарком юстиции СССР Н. М. Рычков внес предложение секретарю ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкову об утверждении генерал-майора юстиции М. И. Панкратьева в должности председателя военного трибунала Прибалтийского военного округа.

В Прибалтике М. И. Панкратьев остался еще на пять лет. Он был избран членом партийной комиссии при политуправлении штаба Прибалтийского военного округа. Командование отмечало, что судебные процессы он проводит хорошо и на высоком политическом уровне. Военный совет округа дал, в частности, положительную оценку процессу, проводившемуся военным трибуналом округа под председательством Панкратьева в феврале 1946 года по делу о массовых зверствах и разрушениях в Прибалтике.

За время службы в Прибалтийском военном округе М. И. Панкратьев редко бывал в Москве, где оставались проживать его жена и дочь. Ольга Сергеевна руководила лабораторией на кондитерской фабрике «Ударница», а дочь Галина после окончания школы с золотой медалью поступила на исторический факультет Московского государственного университета. Связь Михаила Ивановича с семьей настолько ослабла, что даже о свадьбе дочери он узнал последним. Она вышла замуж за сына советского посла в Голландии Бориса Сергеевича Крылова. Вскоре у них родилось два сына, Сергей и Николай.

По всей видимости, М. И. Панкратьев и дальше продолжал бы успешно служить на военно-судебном поприще, если бы не допустил одну серьезную «политическую» промашку. Суть ее была изложена в записке, направленной на имя секретаря ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкова 3 марта 1950 года заведующим административным отделом ЦК ВКП(б) Громовым и заведующим сектором Лопуховым. В ней отмечалось:

«Министр юстиции СССР т. Горшенин просит ЦК ВКП(б) освободить т. Панкратьева от должности председателя военного трибунала Прибалтийского военного округа, а материалы о его антипартийном поведении передать на рассмотрение КПК при ЦК ВКП(б).

Министр юстиции СССР т. Горшенин свою просьбу об освобождении т. Панкратьева от занимаемой им должности мотивирует тем, что 20 декабря 1949 года на общем открытом собрании военных трибуналов и прокуратуры Прибалтийского военного округа, т. Панкратьев в своем выступлении допустил ряд антипартийных, клеветнических и политически ошибочных высказываний».

Что же случилось на открытом партийном собрании 20 декабря 1949 года? В тот день торжественные собрания и заседания проходили повсеместно — страна отмечала 70-летие И. В. Сталина. В Прибалтийском военном округе доклад «Товарищ Сталин — вождь и организатор большевистской партии и Советского государства» сделал майор юстиции Певзнер. После него выступил М. И. Панкратьев, который поделился своими воспоминаниями о встречах (впрочем, немногочисленных) с И. В. Сталиным. Вначале все шло хорошо. Панкратьев, отдавая должное вождю, сказал, что Сталин «далеко предвидел вперед», «глубоко анализировал события», «всегда ставил предельно ясные вопросы». Затем Панкратьева «занесло». Он простодушно стал рассказывать о том, о чем следовало бы умолчать.