От полудня до полуночи (сборник)

Ремарк Эрих Мария

Но Вторая мировая война была другой. Она вызвала не возмущение, вопль, революцию, она была тотально проигранной войной не только потому, что рухнули наши города, а потому, что рухнули умы и души. Под самый конец она принесла еще один ужасный шок, а именно – осознание ее смысла, – не отрезвление, как в 1918 году, когда поняли, что сражаться было не за что, а во сто крат хуже – что сражались за убийц и преступников. И люди оставили после себя не опустошенное поле боя, как в 1918 году, когда на нем сохранялись еще кое-какие руины прежних понятий о чести, а скотобойню, где слепо, легковерно, неосознанно или сознательно они стали подручными мясников, чьи беззащитные жертвы исчислялись уже миллионами.

Это, а не въевшаяся в кровь и плоть боязнь высказаться, представляется мне одной из причин того, что немецкая литература

молчала – слишком долго для нетерпеливого постороннего – и двинулась вперед медленно и спорадически, вернее, путем отдельных свершений. К этому добавилось еще и отсутствие примеров для подражания. Большинство крупных писателей в 1933 году эмигрировали; связь с ними оборвалась, многие в изгнании умерли, другие состарились, а когда вернулись, взаимное недоверие вскоре привело к отчужденности. Такие авторы, как Альфред Дёблин и Леонгард Франк, с трудом находили издателей, и даже Томас Манн и Карл Цукмайер вскоре предпочли остаться в Швейцарии.

Последним ощутимым обстоятельством теперь оказалось отсутствие евреев. В литературе Германии они были более важным фактором духовного равновесия, чем где бы то ни было, как борцы за демократию, свободу духа и прогресс, против провинциализма и армейского порабощения. После 1918 года евреи составляли большую часть авангардистов; теперь ощутимо не хватало их динамичности, смелости и международного размаха.

Так и случилось, что недавнее прошлое Германии многие годы не подвергалось увлеченному и масштабному рассмотрению, – рассматривались только отдельные случаи, да и то этот взгляд лишь изредка был прямой, чаще – косвенный, как бы «по касательной», или вообще дело ограничивалось молчанием. Только в последние годы появляется все больше произведений – романов, пьес и лирики, которые возвещают прорыв от стадии одиночек к открытому и бесстрашному наступлению по всему фронту.

«Брайничи, или Другая вина» сразу же доказывает необычайный талант автора. Здесь чувствуются не только мужество, энергия и решительность, но и мощная художественная хватка. Огромное достоинство книги в том, что сам подход к материалу у автора не журналистский или репортерский – если бы он был таков, она была бы одной из многих, – нет, автор смотрит на него как поэт.

Умение достичь этого при таком вопиющем материале делает книгу редкой и достойной внимания, ибо тут автор идет узкой тропинкой по краю и легко может свалиться. Очень велика опасность стать невыносимым, если не обладаешь накалом чувств и одержимостью, чтобы расплавить шлаки предрассудков и переубедить. Фрик это делает. Ему веришь и там, где он повторяется (это его первая книга), прыгает выше головы и временами вращается вокруг собственной оси. Его искренность и тайна заражают. Невольно на память приходят «Войцек» Бюхнера, [170] Дилан Томас, [171] Брендан Бехан, [172] молодой Фриц фон Унру. [173]

170

Бюхнер, Георг (1813–1837) – немецкий писатель и политический деятель.

171

Томас, Дилан (1914–1953) – английский писатель и лирический поэт.

172

Бехан, Брендан (1923–1964) – ирландский драматург, противник революционности и яркий бытописатель «дна».

173

Фон Унру, Фриц (1885–1970) – пацифист по духу и экспрессионист по художественной манере.

Текст, состоящий из отдельных эпизодов, быстрая, резкая смена атмосферы и настроения, плотное, сильное, то и дело переходящее в балладное, а зачастую почти лирическое содержание придают книге большую наглядность и красочность и в то же время создают дистанцию, необходимую для того, чтобы персонажи не производили впечатления надуманных, – они вдруг стоят перед нами как живые люди, подобные мне и тебе, и от этого становятся еще более опасными.

Понятие

вины тоже сбалансированно: обвинитель так же виновен, как и те, кого он обвиняет; благодаря этому становятся возможными зеркальные отражения, в которых раскаяние и возмездие неожиданно получают светлые блики, и малая правда так же жаждет самоутвердиться, как и большая, так что даже автор в конце концов не находит никакого другого выхода, кроме саморазрушения, которое и любому другому покажется здесь едва ли не само собой разумеющимся решением. Вероятно, существует и другое движение, – но то была бы другая книга, и остается надеяться, что Фрик ее еще напишет. Он принадлежит к такой категории писателей, которых всегда было слишком мало в Германии. Его роман – весомое и захватывающее обещание.

1965

Существенные и мелкие иронические моменты в моей жизни

Интервью с самим собой [174]

Вопрос: Стало быть, Крамер вовсе не ваша фамилия?

Ответ: Нет. И тем не менее эта чушь обошла весь мир, и до сих пор в нее верят.

Вопрос: Ну вы хоть раз ее опровергли?

Ответ: А зачем? За сорок без малого лет я ни разу не выступал с опровержением какой-либо лживой писанины в свой адрес.

174

Вопрос: А почему?

Ответ: Никто бы этому не поверил. Это один из первых выводов, к которому приходишь, добившись успеха. Когда это усвоишь, можно избежать многих неприятностей, ненужных судебных издержек, сэкономить на адвокатах, а также не заработать мучительную язву желудка или инфаркт. Газета всегда права – хотя бы потому, что выходит каждый день с новым содержанием. Да и какой толк от одиночной поправки, которую напечатают на двадцать четвертой странице в окружении бесчисленных объявлений?

Вопрос: Правда ли, что многие издатели в Германии отказались печатать роман «На Западном фронте без перемен»?

Ответ: Так оно и есть. Да, первый – один из лучших издателей. Он сказал мне, что никому больше не интересно читать о войне. Наверное, он был прав теоретически, а я – на практике.

Вопрос: И часто с вами такое случалось?

Ответ: Да. Американское издательство «Путнэм» тоже отвергло роман «На Западном фронте без перемен». А вот купившее затем мою рукопись издательство отказалось от второй моей успешной книги – «Триумфальная арка». При этом было сказано, что никто не захочет больше читать о судьбе немецких эмигрантов. Американский издатель по той же причине открестился от романа «Возлюби ближнего своего», признанного «лучшей книгой месяца». Так все и шло по цепочке. Я называю это мелкими ироническими моментами в моей жизни.

Вопрос: Значит ли это, что издатели мало смыслят в успехе книг у читателей?

Ответ: Вовсе нет. Скорее, это свидетельствует о невозможности предвидеть успех литературного произведения. Иначе об успехах можно было бы говорить бесконечно. Читательский успех скорее противоречит любой теории успешного сочинительства. Вы только задумайтесь о судьбе моих персонажей – это сплошь бедные солдаты и совсем нищие эмигранты. Поэтому с моими издателями трудно не согласиться, когда они задавались вопросом о том, кого все это могло заинтересовать.

Вопрос: Тогда чем вы объясняете успех ваших книг у читателей?

Ответ: Я точно не знаю. Наверное, тем, что я как бы несостоявшийся драматург. Другими словами, я непосредственно излагаю свои мысли на бумаге, воздерживаясь от опосредованного изложения. Таким образом, все мои книги создаются по модели театральных пьес. Одна сцена следует за другой. Автор ex machina отсутствует. Он не выступает ни как толкователь, ни как всезнающий связной с читателем. Я нередко пытался облегчить свои сочинительские старания привычными переходами, описаниями и размышлениями, но в итоге был вынужден вновь и вновь все это вымарывать. Действие и действующие лица должны говорить сами за себя.