От полуночи до часа кошмаров
Шрифт:
Это была стеклянная банка для консервирования. Как и все вещи на этих стеллажах, ей было пятьдесят или шестьдесят лет, одна из тех тяжелых, сделанных из толстого стекла, на крышке которых выпуклым шрифтом красовалась фамилия производителя, и закрывались они при помощи резиновых колец и металлических ободков, которые должны были сохранять содержимое банок на целую вечность.
Этой банке явно не повезло выполнить свое предназначение. Она была такая тяжелая, что мне было тяжело держать ее одной рукой, пытаясь в свете керосиновой
— Это омерзительно, — с отвращением произнесла Юдифь. Она снова подошла поближе и попыталась улыбнуться, чтобы как-то сгладить тягостность ситуации, но это ей не удалось.
Я лишь согласно кивнул и попытался, поворачивая банку дальше, прочесть надпись на крышке. «Гордость домохозяек» — гласили старомодные резные выпуклые буквы.
— Скорее всего, это наглая ложь, — со смехом сказал я.
— Это зависит от хозяйки, — ответила Юдифь. — Ты же не знаешь, что она…
Ее глаза округлились. Смутившись, я еще раз посмотрел на банку в моей руке — и тут я затаил дыхание от страха и, объятый ужасом, выпустил банку из рук. В липкой жиже что-то шевельнулось!
Банка упала на пол, но не разбилась. Звук, с которым она стукнулась о твердый камень, был такой же, как если бы на пол упал массивный железный шар, и я услышал тихий свист, после которого распространился отвратительный запах. Несмотря на все случившееся, банка еще немного покатилась по полу и остановилась, совершенно не поврежденная внешне.
— Что это все значит? — спросил Стефан.
Запах становился сильнее. Свист прекратился, но было совершенно очевидно, что герметичность банки нарушена.
Юдифь издала такой звук, как будто ее сейчас вырвет, и, закрыв рот ладонью, отошла на шаг назад. Даже Стефан внезапно побледнел. На этот раз всех нас удивила Мария. С совершенно отчетливым выражением отвращения, но без малейшего колебания она опустилась на корточки и повернула банку на полу кончиками пальцев, чтобы прочесть бумажную этикетку, на которой что-то было написано карандашом. Потом она тихо засмеялась.
— Что тут смешного? — спросил Стефан.
— «Маринованные сливы», — вслух прочла Мария. — Срок хранения до декабря 1954 года. Хочет кто-нибудь попробовать?
Она выпрямилась, поднялась и оглянулась, как будто всерьез ожидала ответа на свой вопрос. Так как ответа не последовало, она добавила, обводя рукой стеллажи:
— У нас есть еще груши, абрикосы, яблочный мусс, если вы не любите сливы.
— Ты можешь читать эти каракули? — удивилась Юдифь.
— Это действительно Зюттерлин, — пояснила Мария, но уже с некоторой нервозностью в голосе, как будто сама испугалась своей смелости. — Этот шрифт назван в честь педагога и графика Зюттерлина, а читать — это
— Ну, я думаю, теперь мы можем идти дальше, — настаивал Карл. — Полагаю, никто не хочет перекусить?
Никто не засмеялся, и даже нервная усмешка Карла выглядела просто беспомощно. Он начал нервно топтаться на месте, озираясь вокруг, избегая при этом смотреть на стеллажи. Можно было подумать, что он их просто боится…
— Еще один момент, — сказал я. Мне показалось, что при более ярком свете газовой лампы за стеллажами блеснуло что-то металлическое. Это стоило мне очень больших усилий, но все же я по широкой дуге обогнул лежащую на полу банку, подошел к стеллажам и взялся за одну из стоек и попробовал ее потрясти, чтобы проверить, можно ли их сдвинуть. — Давайте вместе возьмемся.
— Да что это еще за безумие? — спросил Карл.
— Да, я тоже спрашиваю себя об этом, — задумчиво проговорил Стефан, но при этих словах он так многозначительно смотрел на Карла, и голос его стал значительно строже. Даже в таком бледно-желтом, слабом свете масляной лампы было заметно, что лицо Карла побледнело еще больше.
Напрасно Стефан ждал ответа, через мгновение он пожал плечами и, не говоря больше ни слова, подошел ко мне. Пока я пытался сдвинуть стеллажи в одиночку, мне не удавалось, но вдвоем мы без особого труда отодвинули их в сторону, что оказалось неудивительным. Оказывается, стеллажи вовсе не были такими стационарными, как казалось, а передвигались на множестве вделанных в днище колесных опорах, которые, кстати, были довольно хорошо смазаны маслом. За ними мы увидели довольно крепкую на вид металлическую дверь, которая была еще дополнительно обита железными планками и заперта на модный цилиндрический замок.
— Дайте отгадаю, — не скрывая своего раздражения, обратился я к Карлу. — Эту дверь вы видите впервые, не так ли? А также не имеете ни малейшего понятия, что находится за ней.
— Совершенно верно, — с вызовом ответил Карл. Выражение его лица было олицетворением нечистой совести. — Никогда раньше я ее не видел.
Стефан многозначительно закатил глаза, но воздержался от комментариев, опустился вместо этого на корточки и обследовал кончиками пальцев следы царапин, которые оставили на полу металлические колеса стеллажей. Некоторые из них были свежими, но далеко не все. Стеллажи часто отодвигались.
— И, разумеется, у вас нет ключа от этой двери, — предположил я.
— Разумеется, нет, — с таким же вызовом ответил Карл. — Как я уже говорил, я вижу эту дверь в первый раз.
Его голос был поразительно спокойным, но его глаза бегали туда-сюда, словно глаза затравленного зверя. Я инстинктивно напрягся, чтобы преградить ему дорогу, если он попытается сбежать. Он выглядел так, как будто он вот-вот это сделает.
— Должно быть, это были рабочие, которые делали ремонт, — сказал он. — Они…