От Путивля до Карпат
Шрифт:
Я ушёл из Путивля последним.
Это было под вечер 10 сентября, когда в город уже вступила немецкая разведка.
Теперь программой действий путивлян стало то, о чем говорил товарищ Сталин 3 июля, призывая разжигать партизанскую борьбу, создавать невыносимые условия для врага в захваченных им районах. Многие старые украинские партизаны и красногвардейцы вспомнили в эти дни, как они в молодости дрались за советскую власть, как они били немецких оккупантов в 1918 году.
Командиры подразделений обсуждают
Опять украинскому народу пришлось подниматься на борьбу с немецкими захватчиками, как во времена Щорса. Хорошо выразил это наш партизанский поэт в стихах, из уст в уста передававшихся потом на Украине:
Старий батько спитав сина: «Що ти хочеш, сину?» «Бити нiмця, шоб звiльнити Нашу батькiвщину». Спитав дочку карооку: «Що хочеш, Оксано?» «Ити в табiр на Дубину З братом партизаном». Старий батько спитав дiтей: «Що ж менi робити?» «Ходiм з нами, рiдний тату, Разом нiмця бити».Не только городской житель, редко бывающий в Спадщанском лесу, но и колхозники из прилегающих к нему сёл и хуторов боятся заблудиться в этом лабиринте лесных дорог и троп. Столько разнообразия в Спадщанском лесу и вместе с тем столько похожих мест, что даже если идешь по прямой дороге, кажется, что кружишься вокруг одного и того же места, возвращаешься туда, где уже был. Высокий поросший травой дубняк сменяется вдруг устланным хвоей молодым сосняком или березняком в болотистой низине, а поднимешься на высотку — и опять точно такой же соснячок или дубняк, за ним внизу уже белеют берёзы — снова болото, и поди разбери, то ли это болото, которое проходил, или новое: такая же круглая опушка и такой же просвечивающий насквозь березняк. Дальше начинается чаща, где даже в солнечный день темно и сыро, как в погребе, [11] и вдруг сразу светлое редколесье, поляна или вырубка, — одни только пни, обросшие густым папоротником и цветами, — а там заросли орешника, ольшаника и снова чаша, из которой, кажется, только что выбрался.
Приметой у меня были молодые сосенки, у которых мы сворачивали с дороги, когда закладывали продбазу. Несколько раз мне казалось, что я нашёл эти примеченные мною сосенки, но возле них я не замечал никаких следов. Это меня путало. Я шёл дальше, опять встречал как будто те же сосенки и опять никаких следов поблизости не находил. Накануне шёл дождь, и он смыл в лесу все следы.
Фронт был ещё недалеко, изредка глухо доносился гул артиллерии, где-то грохотали бомбы, а в лесу мирная тишина — на дорогах ни души, зайцы бегают, шныряют лисицы.
Вдруг я услышал позади себя шаги. Они становились все быстрее: меня молча догоняли. Это могли быть и немцы, могли быть и наши. Я решил продолжать путь, не оглядываясь, как человек, которому нечего бояться встречи с кем бы то ни было. Одет я был так, что вполне мог сойти за лесника.
Два человека быстро подошли ко мне справа и слева. Оба красноармейцы. Спрашивают, куда идёт дорога, жалуются на погоду, вижу, что присматриваются ко мне.
— Кто вы такой? — спрашивают, наконец.
Отвечаю:
— Я хозяин здешних мест.
— Это что же, немцами
Меня это взорвало. Остановился, посмотрел на бойца. Рука его уже лежала на рукоятке пистолета.
— Да будет вам известно, — говорю, — что ни немцы, ни их ставленники хозяевами здесь никогда не будут. Понятно?
Боец смутился.
— Понятно, — говорит.
— Ну, а если понятно, уберите ваш пистолет. У меня тоже есть, так я же не сую его вам под нос.
Я вынул из кармана браунинг и показал его.
— Да, это тоже пушка, — засмеялся боец. — Но всё-таки, кто же вы будете?
— Я командир партизанского отряда.
— Партизанского отряда? Где же ваши люди? [12]
— Да вот хотя бы, гляди какие хлопцы! — сказал я, показывая рукой на их же товарищей, шедших поодаль.
Это была группа красноармейцев, попавших в окружение и застрявших в Спадщанском лесу. Они вскоре действительно стали моими бойцами.
Расположились вместе на сене в облюбованном мной для ночлега лесном сарае. Здесь и встретился я, наконец, со своими путивлянами, тоже бродившими по лесу в поисках меня.
— У-ух, все пятки отбили шатаясь по лесу, — опускаясь на сено, жаловался Алексей Ильич Корнев, получивший у нас впоследствии кличку Дед Мороз за свою белоснежную бороду и пышную шевелюру.
— Чего же вы шатались? — спрашиваю.
— Тебя шукали.
— А почему я нигде ваших следов не приметил?
— Какие могут быть следы! Ты же сам наказывал нам не оставлять следов. Ну, я и велел хлопцам строго следовать твоему наказу: на дорогу, чтобы и носа не высовывать. Всё чащей лазали, болотищами, лешие да и только, — смеялся Алексей Ильич.
Старик грузный, здоровьем не очень крепкий, трудно, думал я, будет ему в лесу, но вижу, что характеру своему он не изменил — попрежнему весельчак, шутник. Приятно было тогда услышать его заразительный смех.
Первая наша землянка была построена в таких дебрях, что отойди от неё на несколько десятков шагов — и, пожалуй, не найдешь. Сиди смирно, и никакая немецкая ищейка не пронюхает тебя в этой берлоге. Но мы пришли в лес вовсе не для того, чтобы скрываться от немцев, а для того, чтобы уничтожать их, не давать им ни минуты покоя, не позволять им хозяйничать в нашем районе. Мы были здесь хозяевами и хозяевами должны были остаться.
В Спадщанском лесу было несколько домиков, в которых жили лесники. Один из этих домиков стоял в центре леса, на главной дороге, пересекавшей его с юга на север, от Спадщины до Старой Шарповки. Вот здесь после моего. прихода и расположился штаб отряда. В направлениях, откуда можно было ожидать появления немцев, были выдвинуты заставы. Таким образом мы сразу устанавливали контроль над всем Спадщанским лесом, закрывали его для врага. Отсюда мы должны были развернуть диверсионную [13] деятельность по всему району. К 22 сентября, когда я объявил в приказе № 1 личный состав отряда, в нём насчитывалось около четырёх десятков бойцов. Выделили разведчиков, минёров, остальных разбили на две боевые группы. В одной — путивляне, люди штатские и в большинстве немолодые, советские и партийные работники, колхозный актив. Это было ядро отряда. В другой группе народ военный, с которым я встретился в лесу, когда искал своих товарищей. Там были боевые ребята. Естественно, что первое время они посматривали на путивлян несколько косо. Не очень-то верили в боевые качества таких, к примеру, стариков, как наш Дед Мороз, который до войны занимался выводкой цыплят — он заведывал в Путивле инкубатором. Было в отряде и несколько товарищей из Белоруссии, эвакуировавшихся на Сумщину. Мы встретились с ними уже перед самым выходом в лес. Это были тоже люди не военные.