От сессии до сессии
Шрифт:
— Дерзкая девчонка!.. — бушует, очнувшись та, что притворялась Богиней Смерти. Чужая личина сползает с неё, как шелуха. Преображается не только наряд, становясь мрачным, хоть и богато расшитым платьем; старится лицо, седеют волосы, сплетаясь в замысловатую причёску, диадема оборачивается набором гребней, поблескивающих кроваво-красными рубинами… Даже голос, голос — из низкого, звучного переходит в дискант со знакомыми визгливыми интонациями. Туман же… сдёргивается, словно занавес. И вот уже вокруг не своды семейного склепа, а стены просторного мрачноватого кабинета с высокими потолками, с тремя стрельчатыми окнами, за которыми проглядывают сумерки. Тяжело дыша, на меня глядит недобро старая ведьма со столь знакомым лицом,
Но у меня хороший слух и отличная память на голоса. И уж этот неповторимый тембр я хорошо запомнила, когда его владелица осыпала меня проклятьями с балкончика иного Эль Торреса, того, что высится в Царстве Мёртвых. Нападала-то она тогда на Элизабет, а я, так сказать, попала под раздачу.
Она удивительно быстро берёт себя в руки. Огибает огромный стол, в который при смене декорации переродился саркофаг, величественно опускается в кресло-трон. Царица! Но при всём при том так вдруг напоминает старуху-царицу из «Сказки о рыбаке и рыбке», что я едва удерживаюсь от непочтительного смешка. На самом деле она до удивления похожа на свою дочь. Такой же породистый ястребиный нос, острый подбородок, высокие скулы, горящие тёмные глазищи… Но наша Софья Мария Иоанна полна величия и сдержанного чувства собственного достоинства; одно слово — матриарх! Передо мной же, несмотря на удивительное сходство черт, просто вредоносная ведьма.
— Ладно, — говорит она тем временем нехотя. — Ты меня раскусила. Не знаю, как, но ты с самого начала производила впечатление неглупой особы. Значит, с тобой можно договориться. Ты мне нужна.
Пожав плечами, отвечаю хладнокровно:
— Умерьте ваш пыл, донна Сильвия. Не помню, чтобы я вам что-то задолжала.
[1] История Прозерпины, дочери простых людей, украденной когда-то Аидом, рассказана в четвёртой части Сороковника. Поняв однажды, что муженёк всерьёз увлёкся другой, она выторговала себе не просто развод, но и разъезд, и в качестве отступного приняла вакансию Богини Смерти в другом мире. Но родиной-то её была и оставалась наша Греция, из песни слов не выкинешь!
Одним из условий при вступлении на новое, так сказать, рабочее место, было принятие сущности Мораны Единой, курирующей все миры. Одно дело — быть под крылышком у мужа-бога, и в ограниченном подземном мирке, теснимом со всех сторон посмертными мирками прочих земных религий; и совсем иное — получить огромное потустороннее пространство целого мира. Пришлось, так сказать, повышать свой уровень… Так бывшая Прозерпина получила частичку сути Единой Мораны и, соответственно, новое имя.
[2] В.Высоцкий, «Туман»
Поколение Ивы выросло на песнях Высоцкого. Не удивительно, что при подборе хорошо запоминающихся Слов-Ключей она выбрала четверостишье от любимого поэта. Песни, обожаемые в юности, помнятся всю жизнь.
Кажется, ещё немного — и ведьма задымится от ярости. Крючковатые пальцы сжимаются в кулаки, глаза мечут молнии… и вот уже воздух вокруг меня уплотняется и темнеет. Не моргнув глазом, снимаю с шеи воздушную петлю, пытавшуюся меня придушить, и устраиваюсь в кресле неподалёку. Сесть, как я понимаю, мне здесь никто не предложит, приходится самой о себе позаботиться. Небрежными движениями кистей избавляюсь от хищных пут, вздумавших было прихватить мои руки к подлокотникам. И говорю единственное слово:
— Нет.
Слегка изменившись в лице, донна набирает в грудь больше воздуха. Не знаю, что уж после этого в меня полетело бы: залп так и не озвученных ругательств или вообще тяжёлая артиллерия
— Брысь… — шипит Сильвия зло. И шпыняет кого-то пяткой под своим креслом. — Пшёл отсюда!
Невидимое существо, испуганно вякнув, умолкает. Не дав мне опомниться от неожиданности, ведьма разражается потоком ругательств…но эффект уже не тот. Пропуская мимо ушей гневные тирады о моей ничтожности, непочтительности, никчёмности — господи, сплошные «ни» и «не», что ж тебе, в таком случае, от меня, убогой, понадобилось? — мысленно тянусь к охранному кольцу и окружаю себя сферой тишины. Я уже говорила, что в собственных сновидениях куда могущественнее, чем наяву? Ну вот. В реальности-то я к этому колечку никогда не относилась, как к чему-то одушевлённому. А тут — всё иначе. Как будто оно, ожившее, неслышно окликнуло меня: Эй! Помочь? И я с готовностью согласилась. Ничуть не удивившись. А что? Так и надо.
Как любила повторять моя мама, на кухне может быть лишь одна хозяйка. Поэтому кухарить на своём личном пространстве кому-то чужому не дам.
По вдохновенно-злобному лицу моей противницы видно, что запала у неё хватит надолго. Вот и ладненько. Интересно, как скоро её озадачит ноль реакции с моей стороны? В любом случае, пара минут, чтобы сосредоточиться, у меня есть… Перебрав в уме несколько решений, останавливаюсь на одном. И потом с интересом наблюдаю за очередной сменой декораций.
Дубовые панели стен пятятся, уступая место высоким, под потолок, стеллажам, забитым книгами и раритетными рукописями. Письменный стол, подъехав ближе, стряхивает с себя всяческую муть, вроде костяных клеток с засушенными гадами, реторт и колбочек мутного стекла, и обрастает на ходу стопками бумаг разного формата, изящным письменным бронзовым прибором… И серебряным кофейником заодно, в отполированных боках коего видна и моя расплывшаяся, как в кривом зеркале, мордашка, и гротескно вытянувшаяся деформированная ведьма, смешно потрясающая кулачками. Жёсткое кресло подо мной сменилось удобным, мягким, с несколькими подушками, вышитыми ещё мною. Любит сэр Джонатан работать в комфорте, ничего не скажешь. Наездился в своё время по чужбинам, как странствующий паладин, вот и ценит домашний уют.
Ну да. Мы теперь в том самом уголке библиотеки, где так любит работать с рукописями наш досточтимый Кэррол-старший. В Магином доме. Вернее сказать, в проекции, которую я воссоздала в собственном сне.
На своей-то территории донна Сильвия чувствовала себя полновластной хозяйкой. Хоть, конечно, и отдавала себе отчёт, что пространство не совсем реальное, сотканное из материи сновидений. Не учла она одного: что я тоже сно-ходец. Сно-видец. И я в данном случае и в данной магии сильнее. Иначе не смогла бы сейчас с такой лёгкостью снести её наработки.
Ага, кажется, до неё доходит, что что-то пошло не так. Ну и хорошо. А то с потерей берегов часто теряется и способность здраво рассуждать. Но ум у прабабушки (назову её разок по-родственному) всё же присутствует. Хоть и весьма специфически настроенный.
— Это ещё что? — рявкает угрожающе. — Ты что творишь, девчонка?
А сама в то же время лихорадочно озирается. И сиденье под собой ощупывает. Поскольку то, естественно, тоже мимикрировало под окружающую среду, и сейчас под мадам… простите, донной — нечто вроде лёгенького, плетёного из лозы креслица, отнюдь не трона, и особо с него не глянешь свысока и не покомандуешь. Напротив: оно низкое, подстраивающееся под человека, и провоцирует к расслаблению. Ниже моего, упс! И придётся теперь кое-кому либо вставать, чтобы вновь взирать на меня, паки горный орёл с высоты, либо, не унижаясь перед «выскочкой и никчёмной неумёхой», всё же глядеть снизу вверх. Как просительница.