От сессии до сессии
Шрифт:
– Пиши «пластиться». Лентяйничать, лежать на солнце. «Пацаны! Харэ пластитья! Пошли купаться». Ваня Петров, 12 лет.
Миша записал своим каллиграфическим почерком, похожим на арабскую вязь. Над некоторыми буквами он рисовал завитки, другие завивал снизу. Буквы как будто парили. Поморщился. Провел пальцем. Лист был влажным и теплым, как будто его подержали над кастрюлей с кипящей водой. Поморщился.
– Нас же Зина убьет. Всего одно слово на двоих. Придется идти в деревню. Пропади она пропадом!
Толя согласился, что их непременно
Миша взял штаны.
– Это… Миш… Запиши еще одно!
Миша насторожился. Положил себе записную книжку на колени. Сидел он по-турецки, поджав ноги под себя.
– Спочетнулся.
– Спочетнулся? – переспросил Миша. – Что за фигня? Хотя красивое слово. Это тоже пацаны?
– Ну… Не важно. Спочетнуться – чуточку запнуться, но не упасть. «Он не заметил сучка и спочетнулся».
– Откуда ты его взял?
– Оттуда? Откуда? От верблюда. Ты записал или нет? Федор Суховеев, 42 года. Ну, и название деревни.
– Так откуда оттуда?
– Из головы.
– Так это же… Ты это чего? Так же нельзя! Мы же наукой занимаемся, а не художественным творчеством.
Тут со стороны ребятни раздался крик:
– Витька! Ну, чо ты?
Они повернули головы. Кричали из реки мальчишке, который был на берегу. На нем были черные сатиновые трусы.
– Я спочетнулся тут.
Мишины красивые восточные глаза стали еще больше. Он с обожанием посмотрел на товарища.
– Ты гений! – воскликнул он.
Если бы сейчас из реки вынырнул кит, они удивились бы меньше. Что это было? Провидение?
– Ты гений! – раз за разом повторял Миша.
Толю всегда смущала лесть, даже когда он считал ее вполне заслуженной. Скромный человек. Улыбнулся солнцу, речке и мягкой травке.
– Работаем, Миша! Отдохнули, пора и честь знать. Когда сделаем дело, тогда и загуляем смело. Отхлянить – выздороветь. «После долгой хвори отхлянил и понемножку стал выходить из дому». Эээ… Милидора Васильева, шестьдесят восемь лет.
– Дальше!
– Ты пишешь быстрей, чем я соображаю. Не гони лошадей! Успеем! Время еще есть.
– Давай искупаемся, чтобы лучше соображалось!
Они с радостным воем нырнули. Миша бухнулся пузом, поднял целый водопад. Вынырнул счастливый. Ребятишки наблюдали за ними. Чего это дядьки разрезвились, как дети. Пьяные, наверно. Взрослые, когда выпьют, ведут себя по-детски.
Искупались. Выбрались на берег. Работа пошла живее. Через час Мишина записная книжка украсились десятком добротных словес. Скажут Зине, что переписали, а черновик выбросили.
– У нас одни глаголы, – привередничал Миша. – Надо бы разбавить другими частями речи.
Толя пообещал исправить.
– Пиши: окочень. Что-либо замерзшее. Ндрав, то есть нрав. Ну,
– Это что-то не очень, – поморщился Миша. – Неколоритное какое-то.
– Ладно, – усмехнулся Толя. – Что-то ты, Миша, стал привередливым. Сначала за любое слово хватался. Назывщик. О том, кто любит называть других по прозвищу. Сорокин – такой назывщик, спасу нет. Фекла Матросова. Семьдесят семь лет. Нет! Восемьдесят семь.
Из Толи сыпались слова, как горох из дырявого мешка. Миша всё чаще отбраковывал их.
Ему надоело писать. После очередного «диалектизма» пересчитали и удивились: норма перевыполнена.
– Хватит! Полторы нормы.
Когда Зине сдали листки, она удивилась. Пересчитала. Как она была несправедлива к ним!
– Можете, когда захотите! – похвалила. – Знаете. А я верила в вас. Особенно в Толю.
Толя отвел глаза. и вообще весь вечер молчал. Ему было стыдно. Он считал себя обманщиком. Вид у него был какой-то виноватый. Этим вечером он не рассказывал анекдоты.
Как и обещали в начале, на счет словаря. Кто-то может обидеться, посчитав, что эта история дискредитирует словарь, который стал эпохальной вехой – простите за высокопарный стиль! – в развитии русской диалектологии. Ничего подобного! Чтобы попасть на страницы словаря, диалектизм должен быть зафиксирован ни одним человеком, у разных людей и в разных местах. Так что Толины неологизмы туда точно не попали. Можете проверить! Пойдите в ГПНТБ или университетскую библиотеку. А если вы там что-то отыщите, то. Значит, в Толе умер второй Владимир Иванович Даль, потому что он так и не стал диалектологом. Отработал до самой пенсии и на пенсии рядовым сельским учителем.
11
С НОЖОМ НА ПИНОЧЕТА
Одиннадцатого сентября 1973 года в Чили произошел военный переворот. К власти пришла хунта, возглавляемая генералом Пиночетом. При штурме президентского дворца был убит законно избранный президент Сальвадор Альенде Было убито тридцать тысяч чилийцев, десятки тысяч оказались в тюрьмах и концлагерях, тысячи покинули Чили. Многие перебрались в Советский Союз и другие социалистические страны. Советские люди воспринимали это как личную трагедию. Это был наглый и жестокий вызов со стороны оплота западного мира Соединенных Штатов.
Среди тех, кто отнесся к этому очень чувствительно был Женя Тилипенко. Второкурсник. Историк. Такой плотный широкоплечий парнишка. Выше среднего роста. Он исправно ходил на лекции. Даже писал конспекты. Особенно по научному коммунизму. Он не слышал преподавателей, потому что его душа была далеко за морями-океанами, рядом с чилийским народом, чилийскими левыми, которых подвергали издевательствам и пыткам опьяневшие от крови гориллы в военных мундирах. Подошла стипендия. На следующий день Женя не появился на занятиях. Всего второй раз он пропускал занятия. Первый раз, потому что заболел и три дня провалялся в постели.