От солдата до генерала. Воспоминания о войне
Шрифт:
После окончания школы у каждого возникает вопрос: «Что дальше? Поступать в институт, идти работать?» Я выбрал работу и устроился на консервный комбинат грузчиком. Моему выбору были удивлены многие, ведь школу я закончил без единой тройки. Но я для себя решил: сначала пойду работать, потом армия, а институт никуда не денется.
И вот, 13 апреля 1979 г., в сапогах и солдатской гимнастерке, отправляюсь в учебную часть в ГСВГ (Группа Советских Войск в Германии) на территории Германской Демократической Республики, в часть, где находилась 45-я школа военных поваров. Располагалась она недалеко от города Эберсвальд. Многие имена
Итак, стоим мы, новобранцы на плацу, а майор, командир части, говорит, какая важная честь нам выпала, что через 6 месяцев после учебы мы попадем в войска. И нет главнее и почетнее в армии должности, чем повар, конечно, после генерала. От его слов вроде бы стало полегче на душе. Может быть он и прав, что так и есть. Как говорится: «Война войной, а кушать хочется всегда».
Служба была нескучная. Проходили постоянные полномасштабные учения, ежемесячные визиты на полигоны и стрельбища, и на момент начала войны в Афганистане войска ГСВГ считались одними из наиболее подготовленных к боевым действиям. Служба проходила спокойно, но интересно.
Школу я окончил на отлично, и меня как одного из лучших, оставили для обучения новобранцев. В ожидании молодого пополнения жизнь казалась сказкой. Новый замполит организовывал нам встречи с немецкими школьниками и жителями поселка. Создал ансамбль из солдат срочной службы, и мы давали концерты в клубе части и местной школе. Ничего не предвещало изменений и вдруг…
Самый страшный проступок для повара — отравление солдат. И вот, 2 января 1980 года, когда я был вызван к начальнику штаба после ночной смены, то сначала подумал, что кого-то отравил. Напротив начальника, на столе, лежало моё личное дело и прочие документы.
«Ну, — сказал начальник штаба, — обстановку вы знаете, так что мы вас отправляем служить в Афганистан». Из ТВ программ ФРГ, которые там ловились, мы, в отличие от других граждан СССР, знали, что наши войска вошли в ДРА.
Распределение по военным частям прошло быстро, через две недели я уже был в Афганистане: сначала из Германии до Ашхабада на самолете, затем поездом до города Кушка (самая южная точка бывшего СССР). С этого момента для меня началась совсем другая служба!
После инструктажа и выдачи личного оружия с полным боекомплектом, посадили нас на автомобили Урал-4320, кузова которых обтянуты брезентом. В составе колонны из 7–8 машин мы тронулись в сторону границы. По пути к месту дислокации нас обстреляли. Пули прошили верхнюю часть крыши, и, смотря на оставленные ими отверстия в брезенте, я понял — это не Германия!
Больше происшествий по пути к месту расположения 68-го отдельного инженерно-саперного батальона, расположенного близ поселка Адраскан, не было.
Командующим нашего батальона был майор, по национальности аварец, также родом из Дагестана. По его приказу никто не носил отличительных знаков — каждая лычка имела у душманов свою денежную цену. Таким образом, чем выше было звание, тем выше был шанс быть убитым «духами».
Основные части армии — пехота, снабжение, артиллерия и прочие, находились в районе Шиндада. Наше же расположение было примерно в 30–40 километрах от главных войск.
С помощью инженерных машин у местной речки сделали запруду, перегородив и расширив
Палатки мы устанавливали, немного опуская под землю. Так было и прохладней и безопасней — при возможном обстреле труднее было попасть, хотя по началу местное население никакой агрессии не проявляло. Иногда майор выделял несколько машин на помощь местным — прокопать канаву или помочь с дорогой. Местные благодарили своеобразно: на часть никто не нападал и в целом в районе обстановка была спокойной. В Шиндаде же, куда мы выезжали за продуктами, творился ад, люди были обозлены и резки, повсюду чувствовался страх, а прямо в городе как попало стояли палатки.
Хуже было с медициной. Простую воду пить было нельзя, приходилось варить в ней верблюжью колючку, отчего вкус ее становился омерзительным. Многие болели желтухой, некоторые малярией. Ну а раны при жаркой влажной погоде подолгу не заживали и начинали гноиться.
На новом месте службы я был на хорошем счету — солдаты мои питались лучше, чем некоторые офицеры. Из офицерской столовой ходили питаться ко мне, а в последствии я вообще был переведен в офицерскую столовую.
Примерно за полгода до моей демобилизации прислали нового, необстрелянного комбата. За эти полгода под его управлением батальон понес огромные потери — во много раз больше, чем за все полтора года до этого. В это же время участились и случаи самострелов и дезертирства.
Новый командир очень хотел выслужиться, но при этом не отличался особой сообразительностью. Иногда в нашу часть поступала разнарядка на вербовку местного населения. Майор Расулов в таких случаях обращался за помощью к части Афганских войск, находившихся неподалеку. Он говорил им: «Давайте так. Если вам нужна машина с водителем — я предоставлю. Снабжение — без проблем. Ну, а вы в свою очередь проводите агитацию и предоставляйте мне список призывников». Таким образом, вербовка проводилась мягко, с помощью местных жителей. Правда, в Афганской армии платили мало, и когда мы спрашивали афганских солдат: «Куда вы пойдете после армии?» Ответ был всегда один и тот же: «В бандиты. Там платят больше».
Новый начальник не был осведомлен о местных обычаях и поступал по другому — в назначенное время в афганскую деревню прибывали солдаты и забирали всех призывников по алфавиту. Он пытался показать себя в любой операции: за два месяца до демобилизации он вышел перед строем и сказал, что те, кто сейчас пойдут на очередную боевую операцию, после нее сразу будут демобилизованы. Из тех, кто согласился, четверо не вернулись.
Служба в Афганистане в Советской армии оплачивалась чеками — специальными квитанциями, каждая из которых была равна трем рублям. В Афганистане их принимали в каждой чайхане, а в СССР — в валютных магазинах — «березках».
Было и другое оправдание возросшим потерям нашего взвода в последние полгода. В начале войны у душманов практически отсутствовало снабжение. Бомбой считался глиняный горшок с порохом, взрывавшийся каждый третий-пятый раз. Затем заработали поставки западных стран: американские автоматы и «стингеры», китайские пулеметы, итальянские мины. При осмотре захваченного душманского склада я находил сухое молоко из Японии, новозеландское мясо и сыр, американские крупы и прочие иностранные продукты.