От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник)
Шрифт:
Наконец они добрались до села. Когда шофер выключил мотор. Малышке почудилось что-то недоброе в той тишине, которая стояла в селе. Она соскочила с машины и, по колено проваливаясь в грязь, побежала к дому, где она как-то была у начальника госпиталя. Около дома стояла доверху груженная полуторка, у которой возились двое красноармейцев, пытаясь еще что-то втиснуть в кузов.
– Здесь госпиталь?
– спросила Малышка.
– Был здесь, - сказал красноармеец.
– Уехал два часа назад. Вот последние медикаменты грузим.
– И никого, кроме вас, нет?
–
– Никого.
– А куда уехали?
Красноармеец назвал село, отстоящее на сорок километров отсюда.
– Никого тут? Ни врача ни одного, никого?
– еще раз спросила Малышка.
– Нет. Вот нас задержали тут, чтобы направляли мы, кто будет приезжать.
Малышка побрела к летучке. Пять минут назад ей казалось, что вот-вот сейчас все это кончится, сейчас они приедут. Еще вот пригорок, еще поворот, еще несколько домов - и раненые будут уже в госпитале. А теперь еще сорок километров, - еще столько же, сколько они проехали.
Она подошла к летучке, посветила внутрь фонариком и произнесла:
– Товарищи...
– Что, сестрица?
– сказал старый казак тоном, в котором чувствовалось, что он понимает, что придется ехать дальше.
– Уехал госпиталь, - сказала Малышка упавшим голосом.
– Еще сорок километров до него ехать. Ну, как вы? Ничего вам, а? Потерпите?
В ответ послышался стон. Теперь застонали сразу двое. На этот раз усатый не прикрикнул на них. Видимо, он почувствовал, что стонут оттого, что нет уже больше сил человеческих.
– Дотерпим, - сказал он.
– Дотерпим. Ты откуда сама-то, дочка?
– Из-под Каменской, - сказала Малышка.
– Значит, песни казачьи знаешь?
– Знаю, - сказала Малышка, удивленная этим вопросом, который, казалось ей, не имел никакого отношения к тому, дотерпят они или не дотерпят.
– "Скакал казак через долину, через манджурские края..." знаешь песню?
– спросил усатый.
– Знаю.
– Ну вот, ты вези нас, а мы ее петь будем, пока не довезешь. Чтобы стонов этих самых не слыхать было, песни играть будем. Поняла? А ты нам тоже подпевай.
– Хорошо, - сказала девушка.
Она легла на крыло, машина тронулась, и сквозь всплески воды и грязи и гудение мотора она услышала, как в кузове сначала один, потом два, потом три голоса затянули песню:
Скакал казак через долину,
Через манджурские края.
Скакал он, всадник одинокий,
Блестит колечко на руке...
Дорога становилась просто страшной. Машина подпрыгивала на каждом шагу. Казалось, что вот-вот она сейчас перевернется в какую-нибудь яму. Дождь превратился в ливень, перед фарами летела сплошная стена воды. Но в кузове продолжали петь:
Она дарила, говорила,
Что через год буду твоя.
...Вот год прошел. Казак стрелою
В село родное поскакал...
Незаметно для себя она начала подпевать. И когда она запела тоже, то почувствовала, что, наверное, им в кузове в самом деле легче оттого, что они поют, и, наверное, если кто-нибудь и стонет, то другие не слышат.
Через
Навстречу шла ему старушка
И стала речи говорить...
– заводил усатый хриплым и сильным голосом.
– Тебе казачка изменила.
Другому счастье отдала...
– подтягивали все остальные.
Малышка снова засветила свой фонарик. Луч света скользнул по лицам певших. У одного стояли в глазах слезы.
– Загаси, чего на нас смотреть, - сказал усатый.
– Давай лучше подтягивай.
Заглушая стоны, песня звучала все сильнее и сильнее, покрывая шум барабанившего по мокрому брезенту дождя.
– Поехали!
– крикнул шофер.
Машина тронулась.
Глубокой ночью, когда на окраине станицы санитары вместе с Малышкой подошли к летучке, чтобы наконец выгрузить раненых, из кузова все еще лилась песня... Ее затягивали снова и снова. Голоса стали тише, двое или трое совсем молчали, должно быть, потеряв сознание, но остальные пели:
Напрасно ты, казак, стремишься.
Напрасно мучаешь коня.
Казак свернул коня налево.
Во чисто поле поскакал...
– До свидания, сестрица, - сказал усатый, когда его осторожно клали на носилки.
– Значит, под Каменской живешь? После войны приеду сына за тебя сватать.
Он был весь мокрый, даже усы, намоченные дождем, по-запорожски обвисли вниз. Но в последний момент Малышке показалось, что его забинтованное лицо улыбнулось озорной, почти мальчишеской улыбкой.
Она заснула не раздеваясь в приемном покое, присев на корточках на полу у печки. Ей снилось, что по долине скачет казак, а она едет в своей летучке и никак не может догнать его, а летучка подпрыгивает, и Малышка вздрагивала во сне.
– Замучилась, бедная, - сказал проходивший врач.
Вдвоем с санитаром они стащили с нее промокшие сапоги и, положив под нее одну шинель, накрыли ее другой.
А шофер, который был настоящим шофером, и, уже приехав, все-таки не мог успокоиться, не узнав, что такое с проклятым карбюратором, сидел в хате вместе с шоферами, исправлял карбюратор и говорил:
– Восемьдесят километров проехали. Ну, Малышка, ясно, - она и черта заставит ехать, если для раненых нужно, - одним словом, - сестра милосердия.
1943 год
Илья Эренбург
2 сентября 1943 года
Год назад шли бои на улицах Сталинграда. Немцы карабкались на вершины Кавказа. Вероятно, самому Гитлеру это мнится бесконечно давним. Я уже не говорю о сентябре 1941 года, когда немцы каждый день брали какой-нибудь город. Тогда Москва вечером слушала лай зениток и знакомые слова "воздушная тревога", а Берлин упивался "экстренными сообщениями". Все переменилось: берлинцам -зенитки и разрывы бомб, москвичам - сообщения о победах и орудийные салюты.