От Сталинграда до Днепра
Шрифт:
Тяжелый трупный запах наизнанку выворачивает кишки. Нужны мы еще здесь? Похоже, что нет. Кучки уцелевших людей скорей, скорей двигаются к Днепру. Прощай, остров-могила!
Собственно, приказа оставить остров ниоткуда не поступало, но мы с Сашкой тоже вошли в воду и поплыли к нашему левому берегу. Днепр «тихо несет свои воды…». Никто не стреляет. Тишина.
Вышли на левый берег, стали раздеваться наголо и полоскать в Днепре свою одежду. Отжимаем не торопясь.
Развели костер. Сушимся. Все молча, без разговору, как после похорон. Ни чести, ни славы ждать нам не приходится: ведь приказа бросать остров не было…
— Пошли. Надо найти какое-то начальство и доложиться.
Идем гуськом человек пятнадцать-двадцать. Впереди скопление вокруг чьей-то походной
Не верится мне: «Как я остался живой?!»
Если буду живой после войны, напишу об острове-могиле… хотя нет, не могиле… Об острове смерти, от которой мы увернулись…
Штаб моего 193-го полка оказался ближе всех. Первый, кого я там встретил, был начальник штаба капитан Бондаренко.
— Был ли приказ сниматься с острова?!
Бондаренко мне утешительно:
— Приказ был еще десятого октября.
При мне заходят в штаб чудом уцелевшие на острове офицеры, солдаты, и у каждого первый тревожный вопрос:
— Был ли приказ?..
Бондаренко успокаивает каждого:
— Был приказ сниматься десятого октября.
И только тогда человек расслабляется, с души у него сваливается камень.
К моим хлопцам в это время подошли несколько офицеров-корреспондентов: расскажите да расскажите… Но разговаривать нам было невмоготу. Я передал хлопцам, что мне сказал Бондаренко, и раз мы покинули остров согласно приказу, то каждому хотелось скорей найти свою дивизию, полк, батальон, роту… «А то, наверное, пришлось бы нам плыть обратно?» — думали мы…
Только через три десятка лет я узнаю, что наш корпус выполнил свою боевую задачу — осуществил «демонстрацию ложной переправы». За то время, пока мы отвлекали огонь фашистской артиллерии на себя, наши войска провели бескровные переправы выше и ниже нас по течению Днепра. А в шестидесяти километрах ниже Кременчуга в районе деревень Дериевки и Куцеволовки наши саперы навели через Днепр понтонный мост!
С нашего острова группами и в одиночку продолжали прибывать уцелевшие. Подходили к кому-нибудь и в первую очередь задавали тревожный вопрос: «А был приказ?..» И, только убедившись, что приказ оставить остров был, что они приплыли сюда согласно приказу, гвардейцы подсаживались к пшенной каше…
Вот оставшиеся в живых в нашем полку после этой операции: пулеметчик Шамрай Василий Кузьмич — не потерял свой «максим» даже в этой передряге, с ним вместе еще двое пулеметчиков, одного я знал — это Тимонин, храбрый парень; минометчик Ян-сон Алексей Иванович, наш Академик; разведчики Добкин Ким Вениаминович и Амбарцумьянц Григорий Леонтьевич; наш полковой комиссар Егоров Владимир Георгиевич снялся с острова последним. Комиссар всегда так поступал: если «вперед!», то первым, а если «назад!», последним… Это кого я лично сам знаю.
Остались чудом живые и наши комбаты Картошенко Николай Михайлович и Гридасов Федор Васильевич.
Еще большее чудо удалось совершить 145-му гвардейскому полку нашей 66-й дивизии. С остатками своих гвардейцев командир полка гвардии подполковник Алексей Петрович Дмитриев сумел вброд преодолеть правую протоку, зацепиться на правом берегу и закрепиться там. Гвардейцам Дмитриева немаловажную помощь оказала подпольная комсомольско-молодежная группа «Набат» во главе с Василием Ивановичем Усом, которая действовала в селах Белецковка и Маламовка. Алексею Петровичу Дмитриеву за этот подвиг было присвоено звание Героя Советского Союза.
Я ранен
Четвертый месяц я комсорг батальона. Сколько было атак! А я живой. Могут удивиться: уж очень везучий, что ли?! После войны по лотерейному билету ни разу не выиграл, кроме как один рубль, а там ни пуля, ни штык не брали. Счастлив ли я на самом деле? Я считаю, что счастлив.
Глубинное содержание души солдата Великой Отечественной очень интересное. Если каждого из нас, фронтовиков, вызвать на откровенность, то некоторые признания могут показаться наивными, смешными даже. Я, например, всерьез боялся, что если я погибну, то погибнет наша Родина. Когда меня ранило за
После операции на «острове смерти», примерно 20 октября 1943 года наша 66-я гвардейская дивизия, от которой осталось не более двух рот личного состава, в районе деревень Куцеволовка и Депиевка легко переправилась через Днепр по понтонному мосту, с левого берега на правый, где уже был создан гигантский плацдарм для развития наступательных боев за Правобережную Украину.
Первым крупным селом на нашем пути на г. Кировоград оказалось уцелевшее село Депиевка, в которое вместе с нами возвращались из лесов и кукурузных полей местные жители, в которых они скрывались от гитлеровских карателей. В тот же день наш полк пополнился местными новобранцами-добровольцами. Новое пополнение прибыло в своих гражданских одеждах, и полк в те дни был с виду похож на большой партизанский отряд из-за того, что у нас не оказалось в наличии форменного обмундирования. Своих новичков мы в шутку прозвали «кукурузниками». На ходу угощаясь галушками и варениками, мы маршевой колонной выступили дальше. Следующим селом, в которое мы вошли также без боя, была Куцеволовка, в которой нас ждали местные партизаны из отряда «Набат», не позволившие немцам ограбить село и угнать в Германию в рабство местное население. Все «набатовцы» и остальные мужчины добровольно влились в наш полк. Партизаны успели разведать, что немцы на подходе к следующему хутору Дача подготовили для нас засаду. Естественно, мы с помощью партизан успешно обошли хутор, и немцы были вынуждены отступить до следующего запасного своего рубежа — села Успенское, которое мы должны были взять штурмом.
Наша артиллерия и авиация часовой обработкой немецкой обороны очистила для нашей атаки путь, но немцы, засевшие во второй оборонительной линии, встретили нас ураганным огнем, и наши танки сгорели от термитных снарядов или подорвались на противотанковых минах…
Немцы контратаковали. На одном из участков под Знаменкой нам пришлось в течение одного дня дважды выбивать немцев из одних и тех же окопов!
Когда отбили окопы в первый раз, обнаружили в одном из них молоденького фрица. Он сидит понурив голову, почти мальчик. Рыжий, в очках с толстыми-претолстыми стеклами — близорукость не менее минус шесть. Руки у него худенькие, пальцы тоненькие… Наши хлопцы, увидев такого «фрицика», сжалились, дали ему хлеба и кусочек сала. Фрицик аппетитно ел и лопотал что-то на своем немецком, и я улавливал одно понятное слово: «мьюзик… их бин мьюзик…» А вдобавок он показывал своими тонкими пальцами, как он играет на скрипке. Скрипач, значит, музыкант…
Немцы меж тем пошли в контратаку, и, несмотря на то что наши пулеметчики и автоматчики вели ураганный огонь, нам пришлось оставить эти окопы и отойти на прежние рубежи. А про пленного фрицика мы забыли…
Каково же было наше удивление, когда, отбив окопы во второй раз, мы увидели фрицика сидящим на прежнем месте! Мы ему:
— Гутен морген!
А он нам:
— Гутен таг! Гитлер капут! — лопочет. — Сталин гут! Русс камрад гут!
Теперь фрицик выглядел веселым и был очень подвижен. Жестикулируя руками, он убедительно просил нас: «Майн коммен русс генерапь… Шнель, шнель… Майн коммен русс генераль!..» Хочет, значит, что-то рассказать нашему командованию. Мы поспешно отправили его в штаб. А вечером этого же дня к нашему переднему краю подошли семь танков «Т-34», совсем новые, и мы увидели опять своего фрицика, который приехал в командирском танке. Танкисты с нами балагурить не стали, да и фрицик наш только издали помахал рукой. А когда стемнело, танки ушли во вражеский тыл…