От Византии до Орды. История Руси и русского Слова
Шрифт:
Словом, версия о конфликтах Владимира Святославича с Византией и, в частности, с императором Василием II лишена серьезных оснований. Разумеется, могли иметь место те или иные разногласия (в частности, не исключено, что брак «варвара» Владимира с Анной встречал поначалу резкие возражения, поскольку противоречил византийским традициям). Но в основе своей отношения русского князя и византийского императора были отношениями близких союзников; это ясно, между прочим, из того факта, что при Крещении Владимир принял имя Василий, которым он и называется позднее в «Слове о законе и Благодати» Илариона.
Вместе с тем изложенные выше факты в их совокупности говорят о том, что во второй половине 980-х годов Русь являла собой мощную силу: ведь, несмотря на все величие Византийской империи, Русь, как явствует из фактов, «покровительствует» ей (а не наоборот), и аналогичные ситуации будут иметь место и позже — при Ярославе Мудром и Владимире Мономахе.
Эта мощь Руси не могла бы создаться за предшествующий краткий срок правления (с 978 или 980 года) Владимира; она, так сказать, накапливалась и при Олеге Вещем,
«Инициатива христианизации зародилась у правящих классов Киевской Руси… Крещение Руси явилось не проявлением деятельных сил византийской цивилизации, но результатом активного стремления правящих слоев древнерусского общества найти в византийских пределах христианского мировосприятия те ценности, которые помогут находить ответ на волнующие их вопросы» [472] .
Вместе с тем, приняв свое решение, Владимир как бы мгновенно и категорически отверг прежнюю веру. Совсем еще недавно в Киеве был воздвигнут языческий пантеон, и вот, сообщает летопись (перевод Д. С. Лихачева), Владимир «повелел опрокинуть кумиры — одних изрубить, а других сжечь. Перуна же приказал привязать к хвосту коня и волочить его с горы по Боричеву взвозу к Ручью и приставил двенадцать мужей колотить его жезлами… Вчера еще был чтим людьми, а сегодня поругаем. Когда влекли Перуна по Ручью к Днепру, оплакивали его неверные, так как не приняли еще они Святого Крещения. И, притащив, кинули его в Днепр. И приставил Владимир к нему людей, сказав им: „Если пристанет где к берегу, отпихивайте его…“ И поставил церковь во имя Святого Василия на холме, где стоял Перун».
472
Поппэ Андрей. Политический фон Крещения Руси (русско-византийские отношения в 986–989 годах). — в кн.: Как была крещена Русь. — М., 1989, с. 238.
Многие сегодня «критикуют» — или даже проклинают — новейшую историю России за такого рода стремительные и тотальные «перевороты», но, как видим, уже тысячелетие назад совершилось, в сущности, нечто подобное. И, повторюсь, в этом выразилось своеобразие страны, которое бессмысленно однозначно оценивать — будь то положительные или отрицательные оценки. В своеобразии неизбежно коренятся как поражения, так и — в равной мере — победы Руси-России…
Принятие Православия было, конечно, исключительно существенным судьбоносным событием, о значении которого невозможно сказать сколько-нибудь кратко, — для его понимания необходимо осмыслить всю последующую историю Отечества. Напомню только одну сторону дела — приобщение к христианской культуре. Владимир, сообщает летопись, «посылал… собирать у лучших людей детей и отдавать их в обучение книжное». И всего через полвека русский священник Иларион, ставший позднее митрополитом Киевским, создаст «Слово о законе и Благодати» — древнейшее из дошедших до нас творение отечественной письменности, и вместе с тем творение, отмеченное, — как ныне общепризнано, — гениальностью. Но это уже следующая, иная эпоха Руси.
Ярослав Мудрый
Речь пойдет о правителе, которого исключительно высоко ценили в Древней Руси, о чем свидетельствует уже хотя бы само определение «Мудрый», — притом Ярослав был единственным государственным деятелем, удостоенным такого эпитета. Наиболее выдающийся внук Ярослава, Владимир Мономах, родившийся за год до кончины деда, в старости начал свое автобиографическое сочинение признанием, что он горд «дедом своим Ярославом, благословенным, славным».
Однако историки XIX–XX веков явно недооценивали Ярослава: достаточно, полагаю, сказать о том, что нет ни одного сколько-нибудь подробного исследования его жизни и деятельности. А в наше время весьма широко распространяется очерняющая Ярослава Мудрого «концепция», которую трудно определить иначе чем злостно клеветническая… Но к этому мы еще обратимся.
Согласно новейшему исследованию А. Н. Ужанкова [473] , почти девятьсот шестьдесят лет назад, 25 марта 1038 года, под сводами церкви Святого Благовещенья, воздвигнутой незадолго до того на монументальных Золотых воротах Киева, будущий митрополит Иларион произнес свое «Слово о законе и Благодати», в котором, в частности, содержалась и возвышенная хвала деятельности Ярослава, правившего к тому времени в Киеве уже около двух десятилетий (а до его кончины — 20 февраля 1034 года — оставалось тогда около шестнадцати лет). Обращаясь к его покойному отцу Владимиру Святославичу, Крестителю Руси, митрополит Иларион так говорил о Ярославе:
473
Ужанков А. Н. Когда и где было прочитано Иларионом «Слово о законе и Благодати». — в кн.: Герменевтика древнерусской литературы. Сборник 7, ч. 1. М., 1994, с. 75–106.
Вдумываясь в эти древнерусские речения (они на полтора столетия старше «Слова о полку Игореве»), понимаешь, что деятельность Ярослава имела в глазах его великого и прозорливого современника завершающий, упорядочивающий, гармонизирующий смысл. Между тем русская история, увы, не богата правителями и вообще деятелями, о которых уместно с полным основанием сказать нечто подобное. И, более того, деятелей этого склада как-то не очень уж выделяли и ценили; гораздо больше внимания привлекали разного рода реформаторы или даже прямые разрушители. Этим, в частности, объясняется отсутствие книг или хотя бы пространных статей о Ярославе Мудром.
474
Не искажающего, но совершенствующего.
Иларион «сообщал» также Владимиру о его преемнике Ярославе, что тот
славный град твой Кыев величеством, яко венцем, обложил.Но Ярослав Мудрый оставил после себя не только величественный и могучий Киев, превосходивший все тогдашние города Западной Евразии, кроме Константинополя и еще, может быть, Кордовы (в принадлежавшей в то время арабам части Испании). Именно Ярослав окончательно утвердил государственное пространство Руси.
Основанные им города — Ярославль на северной Волге и другой, «галицкий», Ярославль (позднее — Ярослав) на притоке верхней Вислы реке Сан, вблизи Карпат (ныне принадлежащий Польше), а также Юрьев, нареченный во имя небесного покровителя Ярослава св. Георгия-Юрия, в северной Прибалтике (ныне — эстонский Тарту), и еще один Юрьев на южном притоке Днепра, реке Рось, — выразительно обрамляют громадное пространство Ярославовой Руси. Впрочем, эти города, за исключением галицкого Ярославля, не очерчивали действительных тогдашних границ: Русь к концу правления Ярослава простиралась от Белого до Черного моря и — с запада на восток — от Балтики и бассейна Вислы до Печоры и Камы.
При этом необходимо подчеркнуть, что, устанавливая власть Киева над этим пространством, Ярослав отнюдь не сокрушал и не подавлял какие-либо другие, чужие государственные образования; напротив, к концу его правления были утверждены вполне благоприятные отношения со всеми имевшимися к началу Ярославовой эпохи соседними государствами — Булгарией (Волжской), Швецией, Польшей, Чехией, Венгрией, Византией; наладились и прочные дипломатические связи с более дальним «зарубежьем» — Норвегией, Англией, Данией, Германией. Что же касается тех многочисленных, но не имевших даже зачатков собственной государственности финно-угорских и тюркских племен, которые жили в границах Ярославовой Руси, они — что показано, например, в сравнительно недавнем исследовании весьма добросовестного историки М. Б. Свердлова «Генеалогия в изучении класса феодалов на Руси XI–XIII вв.» [475] , были всецело равноправными участниками государственного строительства Руси (так, финские и тюркские имена очень широко представлены, наряду со славянскими, в высшем слое носителей власти при Ярославе и позже).
475
См.: вспомогательные исторические дисциплины, вып. XI, Л., 1979, с. 222–237.
Помимо плодотворного созидания русской государственности, при Ярославе было исключительно много сделано в сфере культуры (в самом широком значении этого слова); но об этом еще пойдет речь.
Весь характер Ярославовой эпохи рождает мысль о глубоко продуманной (недаром — Мудрый!) и уравновешенной созидательной деятельности. Однако приход Ярослава к власти совершался в остро драматических обстоятельствах.
В «Повести временных лет» есть два противоречащих друг другу сообщения, указывающих дату рождения Ярослава: отмечено, что к 1016 году он прожил 28 лет и, значит, родился в 989 году [476] , а в 1054-м, в момент кончины, ему-де было 76 лет, то есть дата его рождения — 979 год. Правдоподобнее первое сообщение, которое подтверждается медицинской экспертизой скелета Ярослава [477] ; известно также, что из семи сыновей Ярослава только один, Илья, родился до 1020 года, и странно было бы, если бы Ярослав начал обзаводиться многочисленными наследниками лишь после достижения им сорока лет.
476
Русские летописцы при подсчете количества лет, прошедших от одной даты до другой, включали в сумму и первый, и последний годы, так что сумма оказывалась на один год больше действительной (см. об этом, например: Рапов О. М. русская церковь в IX — первой трети XII в. — М. 1988, с. 223–224).
477
См.: Краткие сообщения Института истории материальной культуры. Т. VIII, 1940.