От войны до войны
Шрифт:
Знакомиться с Пьетро у Ричарда не было ни малейшего желания, равно как и разговаривать с агарисским проповедником, но юноша честно поблагодарил. Результат оказался неутешительным – кузен немедленно поволок Дика к малому входу. Юноша вспомнил замечания Рокэ о пагубности лжи из вежливости и мысленно признал правоту своего эра. Увы, отступать было некуда, они уже добрались до небольшого внутреннего двора, в котором толпилось три или четыре десятка человек, некоторые были с детьми. Епископ Оноре что-то ласково говорил девочке с льняными волосами, а потом протянул ей серебряную чашу
– Молодой человек хочет исповедоваться? – Вопрос подошедшего эсператиста прозвучал как утверждение.
– Я, – начал Ричард и запнулся, – у Его Преосвященства столько дел… Вряд ли я могу…
– Ричард – единственный сын и наследник Эгмонта Окделла, – торопливо произнес Наль.
– Святая Церковь неусыпно молится за упокоение души герцога Эгмонта и его соратников, – тихо произнес эсператист. – Преосвященный примет вашу исповедь, я в этом уверен. Но придется подождать.
Дик это видел и сам. Святой Алан, ну зачем Наль всюду лезет со своей помощью, кто его просит?! Юноша вздохнул и присел на ступеньку, от нечего делать рассматривая Оноре. Он ничем не походил ни на олларианских клириков, ни на отца Маттео. Епископу доставляло искреннюю радость возиться с детьми, а детям нравился Преосвященный. Никто и не думал плакать, отворачиваться, надувать губы, отказываться от причастия, хотя ничего вкусного в святой воде не было. Ричард в детстве ужасно не любил глотать холодную подсоленную воду и делал это лишь из страха перед наказанием.
– Дикон, – мечтательно прошептал Наль, – а помнишь Надор, нашего священника?
Ричард кивнул и постарался принять вид человека, отрешившегося от всего земного. Говорить с Налем о Надоре не хотелось мучительно. Надо написать Арно, может быть, его отпустят к братьям и они встретятся. С Арно Савиньяком можно говорить обо всем…
– Ты хотел исповедоваться, сын мой? – Дик вздрогнул и поднял глаза. Перед ним стоял епископ Оноре. Клирик казался усталым, но глаза смотрели с искренней теплотой. Юноша невольно улыбнулся в ответ.
– Да, отец мой, – странно, эти слова не были ложью. Ричард Окделл и впрямь хотел исповедоваться епископу из Агариса.
– Идем со мной.
Дик с готовностью поднялся. Епископ отвел его в густые заросли сирени, где пряталась одинокая скамья. Это ничем не походило на надорскую исповедальню, хотя где взять в разрушенном аббатстве помещение для исповеди? Эсператист опустился на скамью и указал Дику место рядом с собой:
– Ты мнишь себя грешным перед Создателем, Ричард Окделл? В чем?
В чем он грешен? Юноша растерянно смотрел на Преосвященного. Отец Матео исповедовал иначе. Оноре посмотрел юноше в глаза:
– Отвечай мне и в лице моем Ему, ненавидишь ли ты? И если да, то кого?
Ненавидит ли он? Он ненавидел Эстебана и его дружков, но его враг мертв уже год, его убили в сотне шагов от этих зарослей. Странно, Ричард совсем забыл об этой вражде… Как давно это было и каким мальчишкой был он сам! А что теперь? Он должен ненавидеть
– Я вижу, в твоем сердце нет Ненависти, – рука священника легла на плечо Дика, – но есть ли в нем любовь?
Да! Катари… Любить королеву, любить замужнюю женщину – страшный, непростимый грех, но он любит. Он любит сестер, Эйвона, Наля, эра Августа, Савиньяков, господина Шабли… А матушка? Не любить мать свою страшнее, чем быть прелюбодеем. Это почти богохульство!
– Отче… Я… Я люблю ту, кого любить нельзя, и я… Отче, я знаю, что должен любить подарившую мне жизнь, но мы поссорились. И я не хочу просить прощения!
– Ты умеешь и хочешь любить, Ричард, сын Эгмонта. И ты не хочешь ненавидеть. Тебя мучает, что в тебе нет злобы на тех, кого ненавидят растившие тебя. Ты исполнен вины, что не любишь тех, кто требует любви. Да, ты грешен и слаб, как и все мы, но я отпущу тебе грехи твои.
Вся любовь в мире от Создателя, и потому она исполнена Света. Любовь не может быть грехом. Грехом может быть жажда обладания, измена, обман, но не любовь! Ненависть есть порождение Чужого. Поддаться ей – значит уступить Врагу. Не верь тем, кто говорит тебе, что нельзя забыть обиду и простить обидчика. Их устами говорит Леворукий.
Преклони колена, Ричард. Я, служитель Милосердного, даю тебе отпущение. Иди с миром.
Глава 3
Оллария
«Le Valet des 'Ep'ees» & «Le Neuf des 'Ep'ees»
План старика Манрика был неплох, но глупость Энтони Кракла поставила армию Талига на грань поражения. Ричард склонился над схемой, где синим и зеленым были обозначены планы действующих сторон, а красным и черным то, что произошло на самом деле.
Стратегией Дик занялся с горя – прелестная Марианна и ее супруг отбыли из Олларии на следующее утро после диспута. Слуги сказали, что в имение. Капуль-Гизайли собирались вернуться к окончанию празднеств, Ричард оставил письмо, получил заверения в том, что оно будет немедленно передано, и отправился восвояси. Оставалось утешаться тем, что бегство красавицы было вызвано настойчивостью Килеана.
Больше делать Дику было нечего. Двор выехал в Тарнику, это было недалеко, часов восемь конного пути, но являться туда без приглашения было неприлично и закончилось бы очередной выволочкой от эра Августа.
Эмиль Савиньяк тоже вывел своих людей в летние лагеря, оставалось ждать Ворона и слоняться по пустому особняку. Дважды обойдя все открытые комнаты, Ричард открыл «Историю Двадцатилетней войны» и утонул в старых битвах и подвигах.
До обеда он изучал сервьерский маневр, а к вечеру взялся за сражение при Каделе. Это была одна из одиннадцати великих битв Двадцатилетней войны и первая в череде побед Алонсо Алвы. Дик пытался понять, мог ли гайифский фельдмаршал выиграть столь удачно начавшийся для него бой? Наверняка мог, но тогда гайифцу и Алонсо надо было поменяться местами.