От заката до рассвета
Шрифт:
Проверяю высоту по прибору — все правильно, стрелка высотомера колеблется где-то между цифрами «20» и «30». В голову лезут глупые мысли: чуть отдать от себя ручку управления — и самолет нырнет в воду…
Слышу неуверенный голос штурмана:
— Наташа, вон слева, похоже, что-то темнеет на воде, видишь?
Вглядываюсь, но решительно ничего не вижу. Все же мы летим к тому месту, где Нине что-то померещилось. Ничего. Волны, волны. Серое море, серое небо…
Ищем день, два — все напрасно. Никаких признаков хоть какой-нибудь лодчонки. А где-то
Мы ищем упорно, настойчиво. Потом оказалось, что их прибило к берегу где-то далеко от того района, в котором мы искали. На тендерах было повреждено управление. Среди десантников многие еще были живы…
Второй десант оказался удачнее. Войска высадились восточнее Керчи и продвинулись с боями на десять километров.
Теперь, когда мы летим бомбить врага, то знаем, что есть внизу кусочек и «нашей» земли. Плацдарм. Несмотря на бомбежку, на артобстрел, его надежно удерживает морская пехота. Этот плацдарм получил название «Огненная земля».
Не раз наши самолеты, подбитые зенитками, совершали вынужденную посадку на этой земле, отвоеванной у врага.
Вынужденная посадка
В одну из боевых ночей не вернулась из полета Ира, которая улетела на задание со штурманом Ниной Реуцкой. Я дежурила по части и узнала об этом только утром. Никто ничего не мог сказать о них толком, потому что их самолет вылетел последним.
Я ходила сама не своя, не зная, что думать. И вдруг они вернулись, приехав на попутной машине, живые и невредимые, с бледными, осунувшимися лицами.
Потом Ира рассказала подробно, как все произошло. В то время наши войска уже захватили плацдарм на побережье Керченского полуострова, и это спасло девушек.
На востоке чуть рассеивалась ночная мгла, когда Ира, возвращаясь с очередного задания, подлетала к аэродрому. Близился рассвет.
Зарулив на линию старта, она собиралась выйти из самолета, но увидела, что к ней спешит Бершанская.
— Себрова, может быть, успеете до рассвета слетать еще раз?
Ира думала, что больше не придется. Восемь раз она уже бомбила цель в эту ночь и порядком устала. К тому же в последнем полете ей показалось, что временами мотор работал со стуком. Не мешало бы проверить. Но сказать об этом Бершанской сейчас, когда она стояла и ждала ответа, глядя на нее, Ира не смогла. Командир полка знала, что скоро будет светло, но все же спрашивала. Значит, надо было. Скажи ей Ира о моторе, и она бы немедленно запретила лететь. Но для проверки работы мотора потребовалось бы время, а каждая минута была дорога…
— Хорошо, — ответила она, чувствуя себя неловко, будто в чем-то провинилась. Ей показалось, что она даже покраснела.
— Как работал мотор? Нормально? — спросила техник Люба Пономарева, заливая в бак горючее.
Бензин широкой струей лился в горловину из шланга, тихонько шумел бензозаправщик, работая на малом газу, и, немного поколебавшись,
— Бомбы подвешены! — крикнула девушка из небольшой стайки вооруженцев, которые теперь уже не спеша отходили от самолета: они кончили свою работу.
— К запуску!
Проворная Люба уже стояла у винта. Прокрутив его, она крикнула, отбегая в сторону:
— Контакт!
Через минуту самолет бежал по полю навстречу занимавшейся заре.
Иринины опасения относительно мотора оправдались. Снова появился стук, но мотор тянул, и она решила идти к цели. На востоке, там, откуда должно было появиться солнце, светились розовые полоски над темным, в тучах горизонтом, а на западе еще оставалась ночь. От смешения тьмы и света в воздухе висела туманная мгла. Но с каждой минутой становилось все светлее…
Зенитки открыли огонь с запозданием. Видимо, не ждали такого позднего посещения. Они стреляли точно: разрывы окружили самолет. После каждой вспышки в небе оставался висеть темный дымок…
Отбомбившись, Ира взяла курс на восток. Наконец обстрел прекратился. Стало тихо-тихо. Совсем тихо, потому что мотор молчал. И неизвестно было, сам ли он остановился или же в него попал осколок. Громко затикали часы в кабине… Потом Ира почувствовала резкий запах бензина — вытекало горючее. Значит, все-таки осколок…
К счастью, линия фронта была близко.
— Будем садиться, — сказала Ира как можно спокойнее. Ей не хотелось пугать Нину, которой еще ни разу не приходилось садиться на вынужденную.
— А куда… садиться? — упавшим голосом спросила Нина.
Действительно, здесь, на небольшом клочке земли, который удерживали под Керчью наши войска, невозможно было найти площадку для безопасного приземления. Изрытая земля, вся в ямах и воронках, в колючей проволоке и надолбах, насквозь простреленная, израненная…
Самолет снижался в серую мглу, в неизвестность. Девушки внимательно разглядывали землю, но так и не смогли выбрать места для посадки. Высота падала, на горизонте и по сторонам вырастали горы, и обеим казалось, что они опускаются в глубокий темный колодец.
Последние метры… Впереди Ира увидела черную массу, надвигавшуюся прямо на самолет. Пронеслась мысль: «Сейчас врежемся…» И колеса коснулись земли. Короткая пробежка — и самолет, круто развернувшись, уткнулся носом в землю. Правое колесо попало в воронку. Это было спасением: до крутого холма впереди оставались считанные метры.
Откуда-то появилась машина, из нее выскочили два солдата, спросили у девушек, не ранены ли, указали направление к пристани и уехали. На ходу крикнули:
— Не задерживайтесь: катер уйдет! Скоро начнется бомбежка!
Уже совсем рассвело. Осмотревшись, девушки молча переглянулись, пораженные тем, что увидели. Нет, им просто повезло… Рядом с самолетом лежал на боку танк со свастикой. С другой стороны были танковые заграждения, сзади — телеграфные столбы, за ними — разбитый истребитель.