От заката до рассвета

Артемов Александр Александрович

Бесполезная удача. Противник не дрогнул.

Они бились, металлический звон разносился под грохотание ненастья. Из ран гиганта хлестала черная кровь, но ему было плевать. Боли он не чувствовал.

Циклоп силился поймать одноглазого, задавить массой и порвать на части. И ему почти удалось настигнуть увертливого противника, если бы Каураю снова не повезло — перерубленная нога дала о себе знать. Гигант поскользнулся на мокрой траве, израненное колено подломилось, лишая его драгоценного мига. Клинок одноглазого ударился об его скулу и снес половину черепа.

Но

гигантские черные руки, раздувшиеся от мышц чудовищной мощи, не опустились.

Взмах меча — и одноглазый отсек одну кисть. Потом другую. Фонтаном хлестала кровь, однако глыба так и не сломалась. Каурай отскочил чудовищу за спину и рубил, не помня себя. Ошметки мяса летели влево и вправо.

Гигантское тело рухнуло только, обратившись грудой шевелящегося мяса. Но и тогда не перестало двигаться.

Одноглазый отошел подальше от поверженного гиганта, перевел дух. В висках шумело, пот заливал глаза и катился градом, смешиваясь с каплями дождя, которые непрекращающимся потоком лупили его по лицу.

Пошатываясь и поскальзываясь, задыхаясь как одержимый, он ввалился в дом и нашел Гриша — мальчик оставался без сознания, счастливец. Взвалив его на плечо, Каурай вышел во двор и быстро пошел прочь, надеясь, что успеет выиграть достаточно времени.

Когда вспышка молнии пронзила небеса, он краем глаза заметил, как куски разрубленной плоти барахтаются в грязи, стараясь собраться воедино.

* * *

— Каурай?

— А?..

— Ты живой? Правда?

— Даже я иногда себе удивляюсь.

— А где тот… Крустник?

— У него явно проблем и без нас полно. Если он и сможет выжить, то я ему не завидую. Умертвия еще долго не успокоятся, носясь по округе, — пока сами не развалятся на части или не нажрутся до отвала, потом закопаются под землю. Может быть.

— Куда ты меня несешь?!

— Хмм… Туда, где есть кровать, пиво и женская грудь. И ни одного вооруженного феборца. Подальше отсюда. Но сначала найдем мою лошадь.

— Зачем ты меня спас?.. Опять.

— Помнишь, ты обещал мне, мол, сделаешь все, что я ни попрошу?

— Ну да…

— Так вот и делай. Помалкивай, или лучше еще поспи. Потом тебе придется мне кое-что разъяснить.

— Я не могу. Спать… Боюсь.

— Чего?

— Открывать глаза. Каждый раз, когда я открываю глаза во сне — я вижу Маришку. И она обещала вернуться за мной.

Глава 8

А я знаю, почему пропал он: оттого, что побоялся.

А если бы не боялся, то бы ведьма ничего не могла с ним сделать.

Нужно только, перекрестившись, плюнуть на самый хвост ей,

то и ничего не будет. Я знаю уже все это.

Ведь у нас в Киеве все бабы, которые сидят на базаре, — все ведьмы.

Николай Гоголь «Вий»

Дорожка петляет под его стопами, норовит оплести ноги вездесущей мор-травой. Горячие слезы катятся по щекам, а грудь стонет от саднящей боли. Игриш знает, что ожидает его впереди — там за деревьями, острыми как колья. Мальчик шагал по этой тропе не единожды, так было уже десятки раз, и этот

не будет исключением. Мимо обезображенных лиц, выплывающих из полумрака, мимо гигантских, заточенных жердей, вросших в землю. Шаг за шагом через бурелом, припорошенный пеплом, вдоль едва заметной тропинки. Дальше и дальше — пока окровавленные острия не скроются во тьме, пока заросли не поспешат разойтись, пока мальчишку не окутает животный страх и жажда бежать без оглядки.

Но он все равно пойдет дальше, ведь он знает, что этим же путем когда-то прошла и его сестра. Навстречу своему потаенному ужасу. Преследуемый зверем, который неотступно идет у него по пятам.

Стук за стуком отдает в его висках, мокрых от пота, дрожащих от страха. Деревья истончаются и отступают, обнажая небольшую поляну, сдавленную тишиной, засыпанную белесым пеплом — в свете полной луны он сверкает подобно серебру. Из полумрака на мальчишку черным зевом глядит деревянный колодец, невесть откуда взявшийся в этой гибельной чаще.

Игриш, с трудом переставляя ноги, ступает на пепельный ковер. Подходит к колодцу. Заглядывает вниз.

Колодец глубок и темен. Неровные стенки образуют спираль, каменистыми кольцами спускающуюся к водной глади, холодной и твердой словно сталь. Из глубины на Игриша кто-то смотрит. И выглядит он по-настоящему жутко.

Повинуясь немому приказу зверя, Игриш трясущимися руками тянется к ведру, которое он замечает в траве, и сбрасывает вниз. Он с замиранием сердца ждет, что ведро треснет от столкновения со стальной гладью, но то с громким всплеском идет на дно, пока не тяжелеет и не просится обратно.

Снова звучит безмолвный приказ, и Игриш, глотая слезы, хватается за ворот негнущимися пальцами и вращает рукоять. Медленно, методично, почти бесшумно ведро плывет вверх, теряя тяжелые капли. Внизу, в пучине, уже ничего кроме воды, — Игриш знает это. Ведро слишком тяжелое.

Наконец оно бьется о край колодца, мальчик перехватывает днище свободной рукой. От тяжести ведро едва не летит обратно, но из последних сил он вытаскивает ведро, полное черной водой, и ставит у своих ног. Капли пота бегут по лбу, разбиваясь о ледяную гладь. Сердце заходится набатом, пока Игриш обхватывает стенки и подносит край ведра к помертвевшим губам. Безропотно повинуясь приказу зверя, он смыкает губы на шершавом краю, зажмуривается и начинает пить.

Ледяная, вязкая жидкость неторопливо вползает в его рот и обжигает зубы, заставляя мальчишку давиться и глухо всхлипывать, но не отнять губ. Она проходится по небу и скатывается в глотку, заполняя внутренности подобно жидкому металлу. Игриш пытается кричать, когда склизкое тело зверя соскальзывает в его широко открытый рот и тонет в желудке, но только опирается о твердый сырой камень, сильнее раскрывает рот… и сам не свой от боли глотает и глотает, захлебываясь, обливаясь с головой до тех пор, пока у него не немеет челюсть. Пытка продолжается, вода с огромной высоты обрушивается водопадом, внутренности трещат от натуги, грозясь разорваться на части. Но ни колодец, ни зверь не знают пощады.