Отбор. Выжить, чтобы победить
Шрифт:
— Тогда зачем?
— Не знаю. В любом случае, пошли. Меня вызвали.
— А мне куда идти?
— Ты со мной!
— Куда?
— В медотсек.
— Зачем?
— Доку понадобится наша помощь.
— Доку? Но зачем? — я не понимала.
— Испытание проведут, как и было запланировано. Но в связи сработавшей раньше времени сигналкой доступ к медперсоналу перекрыт. Все, все разговоры потом. Пойдем!
Мой принц в незастегнутой форме стражника торопился, а я едва поспевала за ним. Мы спустились к служебному
Принц приложил руку к пластиковой панели на задней стенке, она загорелась, считывая доступ. И задняя стена пришла в движение. Вторая дверь отъехала в сторону и за ней дверь в стене лифтовой шахты, за которой находилась лестница. По ней мы и пошли вниз. Услышала звук закрывшейся за нами двери.
Здесь пахло чем-то паленым.
Я вертела головой по сторонам, глядя на остров изнутри. Тут было жарко. Лестница оказалась кованой металлической простенькой, с архитектурой дворца не вяжущейся. В огромном открывшемся пространстве посреди помещения парил свет.
— Что это?
— То, что заставляет остров парить.
— Свет?
— Нет. Это раскаленное вещество, вступающее в реакцию со здешним воздухом.
Мы спускались довольно долго, пока достигли дна. Там было множество дверей. От противного запаха кружилась голова. Но муж держал меня за руку всю дорогу, так что дошли без приключений. Принц своим доступом открыл одни из дверей, мы прошли внутрь и оказались в детском отделении.
— Что мы здесь делаем?
— Ждем конкурсанток.
Меня потянули в одну из палат. Славик закрыл за нами дверь. Набрал на панели что-то, и стена вместе с дверью, отделяющая нас от коридора, вдруг стала прозрачной.
Звуков по ту сторону слышно не было.
Явилась Луша Г оворун, что-то говорящая моим подругам — Авроре, Рима, Жанне и моему отражению. Замыкал шествие оператор с камерой.
Муж что-то включил на часах. И оператор отлепился от камеры, позволив себя рассмотреть.
Да, сын был очень похож на мать, только черты лица более мужественные, отличием являлись только глаза. Они у сына были желтые. Но таких ведь не бывает у нас в Нижнем мире! Как и подобных Славику.
Мое лицо за прозрачной стеной казалось белее мела. Все девочки в нарядных платьях, в том числе и Рима. Волосы ей подобрали в высокую прическу. Сейчас заметила, что она красивая! Наверное, на прошлом отборе она блистала. Каково вновь вернуться на отбор в нарядное платье, чтобы на тебя обращали внимание?
Оператор плюнул на камеру и обратил внимание на Риму. О да, похоже, только заметил ее красоту!
Я ощутила вибрацию на часах. Прикоснулась, принимая вызов принца.
"Будем говорить через телефон. Что ты хотела сказать?"
"Луша пыталась меня соблазнить выйти замуж за ее сына. Может он просто присматривает себе невесту?"
"Его
"Да, но есть неизрасходованные в прошлый отбор невесты".
"Посмотрим. Я включил глушилку. Камеры здесь не работают".
Так вот, почему оператор отстранился от камеры.
"Но зачем? Разве не лучше потом просто отнять их?"
"Это могут быть не просто камеры, а передатчики или вообще со встроенной взрывчаткой устройства. Да и удаленно управлять испытанием не выйдет. А значит, либо кто-то из своих будет, либо чужой, либо кто-то из присутствующих".
Луша что-то говорила девочкам, и вот они, одна за другой, зашли в разные палаты детского отделения.
В чем заключается задание?" — не выдержала гнетущей тишины и неизвестности я.
"Войти, взять ребенка и вынести его".
"А в чем подвох?"
"Что этого так просто не сделать. Подстерегают ловушки".
Я не понимала. Ну и как это поможет пробудить деторождение?
Я мерила ногами палату, то и дело поглядывая на время. Оно текло слишком медленно. У нас есть всего двадцать минут? Но как мы узнаем, когда следует вмешаться?
Этот вопрос все же озвучила вслух.
"Им дали часы, которые снимают жизненные показания с человека: пульс, давление. Если показатели станут критическими, то мы вмешаемся".
"Но ведь для каждого человека свои показатели".
"Верно".
Муж сел на кушетку и наблюдал на Лушей с Терентием.
"Что эти двое?"
"Оба волнуются".
"О чем беседуют?"
"Ни о чем".
Я обратила внимание на журналистов. Оператор нервничал, а Луша ему что-то говорила.
"Надеваем медицинскую форму. Прячем лица за масками," — в какой-то момент ожидания сказал муж.
И я полезла в шкафчик подсобки за формой. Мы успели переодеться, подготовить каталку, когда поступил вызов.
"Кто?"
"Жанна. Срочно госпитализируем".
"Она жива?"
"Пока да," — сказал муж, хватая чемоданчик скорой помощи, поставив его на каталку, повез ее вперед. Я — за ним!
Мы выехали через вход, за нами тут же закрылись на магнитный замок двери, проехали, не обращая внимание на наших журналистов.
Внутри в самой левой палате плакал малыш, воняло гарью, стоял дым, хотя он уже почти весь выветрился.
Жанну мы нашли в тяжелом состоянии, с дитем в руках: она закрывала малыша собой. Одежда ее была обгорелая, и ожоги покрывали процентов пятьдесят кожи. Девушка, слабо походившая на прежнюю красотку, едва дышала и была без сознания.
Схватили на раз-два, переложили на каталку. Я взяла малыша на руки. Это был один из грудничковых мальчишек-инвалидов.
Хотелось возмутиться подобным отношением к детям, но муж отдал не своим голосом приказ на дозу обезболивающего. Сейчас не время и не место для разговоров. Я четко выполнила указание — вколола лекарство в шею.