Отбросы
Шрифт:
Странная, тягостная тишина всегда тревожила его. Вот и теперь вечное одиночество бесконечных полей снова пробудило в нем то юношеское беспокойство.
Тридцатишестилетний Рэндол был крепко сбитым мужчиной с хорошо развитой мускулатурой. Три или четыре раза в неделю он тренировался для поддержания формы. Правда, в Игзэме ему не так уж часто приходилось демонстрировать свою физическую подготовку. Вот уже год и четыре месяца он возглавлял местное отделение полиции с небольшим штатом, и за это время, если не считать пары случаев изнасилований, ничего серьезного здесь не произошло.
Констебль
Часы на приборной панели показывали девять минут девятого, и Рэндол зевнул. Прошлой ночью он плохо спал, и теперь веки его слипались. Сделав последнюю затяжку, инспектор швырнул окурок в окно и, недовольно ворча, потянулся. Протянув руку назад, взял с заднего сиденья папку и раскрыл ее. Тут лежал рапорт с приколотым к нему листком бумаги, на котором стояла подпись следователя графства. Рэндол снова зевнул и пробежал глазами машинописные листы доклада, который нынешним утром просматривал уже шестой раз.
— "Пол Харви, — прочел он вслух. — Двадцать девять лет. Содержится в корнфордской тюрьме особою режима с июня тысяча девятьсот семьдесят девятого года. Ранее к заключению не приговаривался". — Он закрыл папку и возбужденно забарабанил по ней пальцами. — За два убийства приговорен к пожизненному заключению.
— Я помню, как мы его брали, — сказал Хиггинс, и его обычно румяное лицо слегка побледнело. — Мы вчетвером с трудом скрутили этого ублюдка, чтобы надеть на него наручники. Кровожадный маньяк!
Рэндол поднял бровь.
— Ваше мнение не расходится с тем, что говорится в рапортах. Должно быть, для такого местечка, как Игзэм, это явилось настоящим потрясением.
— Так оно и было, — подтвердил Хиггинс.
— Убийства не связаны между собой. Мотивы не установлены, — рассуждал инспектор.
— Что конкретно он сделал с ними? — спросил Хиггинс. — Мы так до конца и не поняли.
Рэндол снова открыл папку.
— "Обе жертвы были расчленены, — читал он. — От них осталось так мало, что идентификация оказалась практически невозможной". Этот ваш Харви обожал свой старый разделочный нож, — сардонически добавил он. — Большую часть расчлененных тел так и не нашли.
— О Господи! — пробормотал Хиггинс.
— И теперь он снова на свободе, — без всякого выражения в голосе произнес Рэндол. — Сбежал сегодня в пять утра.
Оба мужчины в молчании продолжали свой путь. Хиггинс свернул с главного шоссе на более узкую боковую дорогу, по обеим сторонам которой росли деревья. Через ветровое стекло им были видны очертания мрачного здания корнфордской тюрьмы. Выстроенная когда-то из добротного красного кирпича, она потеряла свой первозданный цвет и вид под разрушительным воздействием времени. Тюрьму окружала высокая, под стать ей, вся в выбоинах и отметинах стена, увенчанная рядами железных шипов и колючей проволоки. Констебль остановил «панду» перед огромными, выкрашенными в черную краску воротами, преградившими им путь.
Рэндол поправил галстук и ругнулся, когда одна из пуговиц на его
— Жена бы вам пришила...
Улыбка и незаконченная фраза повисли в воздухе, и констебль покраснел под взглядом Рэндола.
— Извините, шеф, — мягко сказал он.
Рэндол отыскал пуговицу, сунул ее в карман и, выбираясь из машины, произнес:
— Не знаю, как долго я там пробуду.
Хиггинс кивнул и посмотрел вслед своему начальнику, идущему по асфальту к гигантским темным воротам. Он поравнялся с ними и прошел мимо голубой вывески. На ней большими белыми буквами значилось:
ТЮРЬМА ЕЕ ВЕЛИЧЕСТВА КОРНФОРД
У ворот стояла старая «мини» с прогнившими крыльями и облупившейся краской, обнажавшей ржавчину. Металл цвета засохшей крови и отставшая краска — все это вместе напоминало инспектору содранные струпья.
Он дошел до ворот и постучал в расположенную справа небольшую дверь. Через пару секунд отворилось окошечко: в нем появилось чье-то лицо.
Рэндол показал свое удостоверение, и окошечко захлопнулось. Секунду спустя открылась дверь, и полицейский вошел внутрь, очутившись в тюремном дворе. Одетый в форму охранник показал ему главный вход в здание, и Рэндол зашагал по просторному двору, покрытому влажным асфальтом.
Слева от себя он заметил группу заключенных в одинаковых синих робах, слонявшихся без дела. Рядом с ними о чем-то болтали два охранника. Одна или две головы повернулись вслед инспектору, наблюдая за тем, как он идет к огромному главному корпусу, окутанному, словно призрачным саваном, все еще не рассеявшимся серым утренним туманом.
Кабинет начальника тюрьмы также поражал своими размерами — не менее тридцати футов в длину и около двадцати в ширину. В центре стоял огромный дубовый стол овальной формы с полированной столешницей — вещь явно антикварная. Стол окружали девять стульев, и, подавив улыбку, Рэндол подумал о короле Артуре и его рыцарях. Мысль, впрочем, была мимолетной.
Выкрашенные некогда небесно-голубой краской стены посерели под многолетним слоем пыли, равно как и все, к чему ранее прикасалась в тюрьме кисть маляра. На высоком потолке крепились три длинных ряда флюоресцентных ламп — единственная уступка прогрессу. Остальная же обстановка кабинета не менялась как минимум лет сорок. Большие окна выходили на западное крыло тюрьмы. Сам кабинет отделялся от тюремных камер высокой каменной стеной и большим участком хорошо ухоженного газона. Устилавший пол ковер оказался настолько вытертым, что нисколько не заглушил шагов Рэндола, когда тот направился к столу в дальнем углу. Начальник тюрьмы Джордж Стоукс поднялся, чтобы поздороваться с вошедшим.
Мужчины представились друг другу. На столе Стоукса стояла табличка — молчаливое официальное подтверждение того, что он действительно является начальником тюрьмы. Стоуксу уже перевалило за шестьдесят, голова его почти побелела, как и пучки волос, торчавших из широких ноздрей. Тем не менее рукопожатие оказалось крепким. Правда, при своем высоком росте он выглядел несколько неуклюжим. На нем была коричневая двойка, но брюки следовало бы удлинить по меньшей мере на дюйм. Внешне начальник чем-то напомнил Рэндолу насекомое.