Отчаяние
Шрифт:
– Валленберг... Вам что-нибудь говорит это имя?
Исаев снова посмотрел на фотографию, кивнул:
– Вы правы, это Валленберг, банкир из Швеции.
– Вам не кажется странным, что еврейский банкир из Швеции дружески беседует с палачом еврейского народа?
– Шведский банкир, – уточнил Исаев, – в Швеции нет национальности, там есть вероисповедание... Валленберг, мне кажется, был католиком... Он работал в шведском посольстве в Будапеште, там Эйхман не только уничтожал евреев, но старался часть несчастных обменять на машины и бензин для рейха... Видимо, Валленберг, как и граф Бернадотт,
Иванов спрятал фотографию в карман, дождался, пока официантка расставила на столе мороженое и кофе, а потом сказал:
– Дело в том, что Валленберг у нас... И мы располагаем данными, что он сотрудничал с Эйхманом... В общем-то, вы могли убедиться в этом, разглядывая их улыбающиеся лица, – говорят не враги, а друзья... Мы не хотим портить отношения со шведами, нам хочется провести открытый суд, изобличить Валленберга, а потом выслать его к чертовой матери в Стокгольм... Мы попали в сложное положение, понимаете? Я расскажу вам суть дела, если согласитесь помочь мне...
– То есть?
– Либо мы переведем вас в камеру к Валленбергу и вы, как Штирлиц, а не Исаев, убедите его в целесообразности выйти на открытый процесс, принять на себя хотя бы часть вины в сотрудничестве с Эйхманом, то есть с гестапо, или же на открытом процессе дать показания – в качестве Штирлица, а не Исаева, – что вы знали о сотрудничестве Валленберга с Эйхманом...
– Второе исключено: вас уличат во лжи... Я, чтобы вернуться на родину, сказал англичанам, что являюсь русским разведчиком; Максим Максимович Исаев, он же Юстас, вы читали мою исповедь...
– А если не это обстоятельство? Вы бы предпочли второе предложение?
Исаев ответил не сразу; конечно, второе, думал он, это мой единственный шанс... На открытом процессе я скажу всю правду, если только там будут иностранные журналисты и наши писатели вроде Вишневского и Эренбурга, как на Нюрнбергском процессе...
– Я боюсь, что после процессов тридцатых годов, – сказал Исаев, – если не будет иностранной прессы со всего мира, если об этом не будет снят фильм, вам не поверят... Жаль, кстати, что процессы над генералами Власовым и Малышкиным были закрытыми... Я не мог понять, отчего их не транслировали по радио... Измену, настоящую, а не мнимую, надо обличать публично, чтобы люди слышали и видели воочию...
– Беретесь написать сценарий вашего поединка с Валленбергом на открытом процессе, где будет пресса и кино со всего мира?
– Он отрицает связь с гестапо?
Иванов долго смотрел в глаза Исаева, не в надбровье, не на уши, а именно в глаза; потом, вздохнув, ответил:
– Да.
– Я должен ознакомиться с документами, Аркадий Аркадьевич. Это во-первых. После этого процесса я наверняка тоже буду осужден как штандартенфюрер СС Штирлиц, и не только осужден, но и ликвидирован – лжесвидетеля полагается нейтрализовать, это во-вторых. И вообще вся ваша конструкция кажется мне липовой, потому что, как только английские журналисты сделают мои фото, а хроникеры перешлют в Лондон пленку, вас схватят за руку, и это будет такой позор, от которого не отмоешься: русский Юстас играет роль немца Штирлица...
– Хорошо, а если мы предпримем такие шаги, что Лондон промолчит?
Исаев
– Будет вам, Аркадий Аркадьевич! Я ж в разведке побольше вас отслужил...
– И все-таки, – поднимаясь из-за стола, повторил Иванов, – если мы решим вопрос с Лондоном, вы согласитесь оказать услугу Родине?
– Сначала вы мне должны доказать, что эта услуга нужна Родине. Затем вы должны устроить мне встречу с семьей, а потом объяснить, как вы «решите вопрос с Лондоном»...
– Подождите пару минут, я вызову машину, – сказал Иванов.
– Только не уходите на сутки, как Сергей Сергеевич, меня в милицию заберут, денег-то нет, – усмехнулся Исаев. – Чем я расплачусь за такой сказочный обед?
...Когда они спустились к «ЗИСу», Исаев сразу заметил, что рядом с шофером сидит чем-то знакомый ему человек; наклонил голову, словно бы завязывал шнурок ботинка; заметил он и то, что возле двери салона сидел бугай с майорскими погонами; он, таким образом, оказался посередине – между майором и Ивановым, как и полагается арестованному.
Когда «ЗИС» резко взял с места, тот, что сидел возле шофера, распрямился и медленно повернул голову. Это был Макгрегор.
7
– Знакомьтесь, Всеволод Владимирович, это Викентий Исаевич Рат, наш сотрудник, – сказал Иванов. – Лондон у нас оборудован неподалеку в стране, как говорится, доверяй, но проверяй. Не заподозрили игру? Как язык нашего Макгрегора?
– Блестящая работа, – ответил Исаев. – Поздравляю.
Сказать ли им про трамвайный перезвон, который удивил меня, когда они гнали на «военный аэродром», подумал Исаев, или приберечь? Видимо, стоит приберечь, потому что у меня тогда только мелькнула тень подозрения, я действительно верил, что попал к англичанам, я был слишком счастлив, когда после этого ублюдка «никс фарштеен» и одеяла с клеймом теплохода «Куйбышев» услышал оксфордское придыхание; слишком страшно было поверить, что в смрадный трюм меня бросили свои...
– Честно признаться, – сказал Рат и, словно мальчишка, став на колени возле шофера, повернулся к Исаеву, – я здорово волновался, когда шел к вам на первую встречу.
– Встречей я определяю мероприятие иного рода, – усмехнулся Исаев, завороженно разглядывая улицу Горького. – Вы шли на допрос, а не на встречу.
– Вопрос с Лондоном, который вы определяли как «главный», – решен, правда? – спросил Иванов.
– Осталось решить еще два, – ответил Исаев.
– Я помню.
– А как называется этот проспект? – спросил Исаев, когда они переехали мост, переброшенный через подъездные пути Белорусского вокзала.
– Ленинградский, – ответил Рат. – Ведет к Химкинскому водохранилищу, прекрасные пляжи, сосновый бор, трудящиеся отдыхают по воскресеньям.
– Посмотрим?
Иванов кивнул:
– Рабочие новостройки посетим в следующий раз, у меня скоро совещание, руководство не поймет, если я опоздаю.
– Вы – руководство, – Исаев усмехнулся. – Так вас называет секретарь.
Иванов пожал плечами:
– Штампы довольно быстро входят в обиход, вытравить их куда труднее... Я должен быть у товарища Абакумова, он министр – это и есть руководство...