Отчаяние
Шрифт:
– Кто? – Аркадий Аркадьевич не понял. – Сторонники Бауэра?
– Вы имеете в виду социал-демократа Бауэра? – Исаев не считал нужным скрыть усмешку. – Все социал-демократы, кто не успел сбежать, сидели в концлагерях, они ни разу не пошли на компромисс с нацистами... «Бауэр» – это «крестьянин»...
– А Борман? – спросил Иванов, пропустив замечание Исаева о социал-демократии. – Ему такие материалы отправлялись?
– Не думаю... Он бы обернул это против Гиммлера: «фюрер, за вами следят»...
Аркадий Аркадьевич хохотнул:
– И назавтра бедолагу в пенсне шлепнули бы в подвале...
Исаев покачал головой:
– У вас неверное представление о партийном механизме рейха... Вы знаете, кто был самым сильным противником фюрера?
– Ка-к это «кто»? Коммунисты...
– И
– Тот самый?! – искренне поразился Аркадий Аркадьевич.
– Именно... А гауляйтера Коха помните? Руководителя областной парторганизации в Кенигсберге? Одного из ветеранов... нацизма?
– Не просто помню... Мы с ним работали – вместе с поляками... Молчит, сволочь...
– А вы знаете, что именно этот «друг фюрера» в двадцатых годах бросил лозунг: «В нашей рабочей партии решает большинство, а не папа! Долой партийных императоров, да здравствует национальная революция социалистов!» А кто его поддержал? Геббельс. Это было, если мне не изменяет память, в конце двадцать пятого... Так вот, он тогда прямо-таки заорал во время совещания, созванного истинным создателем партии Грегором Штрассером: «Я предлагаю исключить из рядов национал-социалистической рабочей партии Адольфа Гитлера как мелкого буржуа, пробравшегося в наши ряды! Мы – партия рабочего класса и трудового крестьянства! Мы не вправе терпеть в своих рядах ни социал-демократических, ни буржуазных элементов!»
Аркадий Аркадьевич слушал завороженно, даже папироску не решался закурить, хотя Исаев видел, как рука его то и дело тянулась к открытой пачке «Герцеговины Флор»...
– Да вы курите, – сказал он. – И я закурю, если разрешите...
– Бога ради, Всеволод Владимирович! Водочки не хотите? Рюмашку?
– Обвалюсь... Тащить придется... На ваших харчах человек только что не умирает... И язык начнет заплетаться... Давайте выпьем, когда я переберусь на свою квартиру...
– Тоже верно, – согласился Аркадий Аркадьевич, – я водку ненавижу, а пить приходится, особенно на приемах – дело есть дело... Ну и что потом?
– А через полгода Геббельс переметнулся к Гитлеру: тот посулил ему пост гауляйтера всех парторганизаций Берлина... И судьба Штрассера была решена...
– Погодите, погодите, тут что-то не сходится, – возразил Аркадий Аркадьевич. – Штрассера расстреляли в июле тридцать четвертого года, а вы говорите про двадцатые...
– Все сходится, – Исаев вздохнул. – Гитлер планировал комбинации против тех, кого считал недругами, не на год вперед, а на десятилетия... Думаете, он перед гибелью не заложил фугасы под будущее? Думаете, он ушел просто так, завещая лишь бить евреев? Не-ет, Аркадий Аркадьевич! Его фугасы так страшны, так изощрены, что и представить себе трудно...
– Какие именно?
– И это я готов открыть Иосифу Виссарионовичу. Только ему. После моей реабилитации... Никому другому, кроме товарища Сталина...
Иванов удовлетворенно, кивнул, изумленно покачав при этом головой: «Ну и работа, ну и профессионал!»
– А что же было со Штрассером после того, как Геббельс переметнулся?
– Ничего... Гитлер передал в его ведение орготдел НСДАП, ключевой пост; с тех пор все назначения и перемещения гауляйтеров готовил именно Штрассер. Но, утверждая назначение, Гитлер – в присутствии всего руководства партии – заметил: «Я согласен с критикой моих товарищей: нам не нужно императоров и пап, все вопросы решаем большинством! Меньшинство подчинено железной воле, выраженной массой». И Штрассер был вынужден проводить решения, которых он внутренне не принимал, но подчинялся им как фанатичный ветеран. А как это было выгодно первому лицу?! Он делал то, что ему выгодно, чужими руками!
Аркадий Аркадьевич ничего
– Ничего этого в наших информациях не было...
– А знаете, кто спас Гитлера от самоубийства?
– Какого?! Когда?!
Исаев испытующе посмотрел на собеседника:
– Если вы играете незнание, я рано или поздно пойму это...
– Клянусь детьми! Только... Всеволод Владимирович, пожалуйста, не говорите больше «национал-социалистическое» государство... У нас принято писать «фашистское» или, по крайней мере, «национал-социалистское»...
– Такого слова ни в немецком, ни в русском языках нет, – отрезал Исаев. – Так вот, после того как любовь фюрера, Гели Раубаль, сказала, что уходит от него, и ее за это убили из маленького пистолетика, любимого пистолетика фюрера, тот чуть не помешался... И Грегор Штрассер просидел с Гитлером, никому не отпирая дверь его квартиры, два дня... И спас его, черт возьми, от того, чтобы тот не пустил себе пулю в лоб... А вот разрыв между фюрером и Отто Штрассером, младшим братом Грегора, руководившим прессой, которая атаковала фюрера слева, произошел после того, как Гитлер принял в партию и приблизил к себе сына свергнутого кайзера – принца Августа-Вильгельма... Это было явным предательством первой программы партии, в которой говорилось, что представители эксплуататорских классов никогда не будут приняты в ряды национал-социалистов... И брат создателя партии, Отто, опубликовал в газете лозунг: «Истинные национал-социалисты должны покинуть „партию“ Гитлера»... Несмотря на это, вторым человеком в партийном аппарате продолжал оставаться Грегор... Это, кстати, ошибка – считать всех членов партии Гитлера ублюдками и кретинами... Вначале там было довольно много идейных людей... Странно, что у вас нет информации о Штрассерах, я же посылал вам шифровки из Лиссабона, когда Шелленберг взял меня с собою для организации убийства Отто Штрассера... Тот вовремя уехал из рейха, поэтому и уцелел... По приказу фюрера в РСХА был создан специальный отдел «террора» – для убийства Отто Штрассера, одного лишь Штрассера, представляете?! Он, кстати, жив, скрывается где-то в Канаде... Слыхали о его «Черном Интернационале»? Он создал его в эмиграции, в пику фюреру...
– Очень мало...
– Если у вас в архиве есть европейские и канадские газеты, я готов подобрать досье... Любопытно: у него было все, как и у Гитлера, только без призывов к антисемитизму, перекройке карты мира и войне... все остальное – калька, одно к одному: равенство, экспроприация банков и крупных заводов, права рабочим и ба... крестьянам...
– У меня хорошая память, – заметил Аркадий Аркадьевич. – Могли бы говорить «бауэры» – врезалось навечно. – И он сладко, как-то по-особому, тягуче, выпил принесенную официанткой водку; не закусывая, сразу же закурил, вновь выжидающе приблизившись к Исаеву.
– Если бы не Геббельс, – продолжил Исаев, – возможно, Грегор Штрассер не был бы расстрелян... Однажды Гиммлер показал Гейдриху фотографии черновиков речей Геббельса... Тот рассказал Шелленбергу, ну а этот поделился со мной... Геббельс переписывал каждую страницу раз по восемь... Сам вставлял пометки: «здесь нужны аплодисменты»... Или: «тут – драматическая пауза, чтобы началась овация», или: «резкий взмах рук, отчаяние на лице – неминуемы возгласы поддержки»... У него в «особой команде» было тридцать человек, которые рассаживались в разных точках зала, где выступал хромой, и организовывали толпу, начиная овации и выкрикивая слова поддержки в запланированных местах... Их потом всех расстреляли... В ту же ночь, когда убили Штрассера и Рэма... И еще одного человека шлепнули, без которого Гитлер бы вообще не состоялся, – господина Штемпфле; то ли пастор, то ли расстрига; он переписал всю «Майн кампф» – от начала до конца... Гитлер ведь провел две волны чисток: в тридцать четвертом и тридцать девятом... Он приказал имитировать покушение на себя, чтобы обвинить в этом «английских шпионов» – их руками в пивном зале были убиты самые памятливые ветераны, их заботливо посадили в первые ряды, поближе к трибуне фюрера, но тот быстро уехал, а эти через двадцать минут превратились в куски мяса... Ничего, а? Кстати, стенограммы бесед Гитлера с Брайтингом у вас сохранились?