Отчаянная осень
Шрифт:
Он встал.
– Пройдет у него все, пройдет! Подумаешь, страсти-мордасти. Ну, я могу, конечно, с ним поговорить, но тогда ты нас познакомь… Не виделись ведь…
Она снова появилась, женщина. Теперь она трогала его, бывшего Марининого мужа, как будто проверяла наличие.
– Не надо, – сказала Марина. – Не надо.
Кому не надо? Что не надо?
Марина перешагнула через колеса и седла. Зачем приходила?
18
На совещании в облоно было два доклада. Один – по школьным делам в целом. Второй делал прокурор.
Оксана Михайловна слушала оба доклада рассеянно. Утром, во время (приседаний, как-то очень громко
Оксана Михайловна прятала свои сегодняшние ущербные ноги под кресло. Главное – вернуться в школу, там у нее в столе удобные французские туфли. Великолепная колодка… Великолепная. Как будто с нее снята…
– Случай с прорабом Одинцовым… – услышала она.
– Его дочь у меня учится, – сказала Оксана Михайловна своей соседке, директору сельской школы.
– Говорят, – прошептала соседка-директор, – этот Одинцов – мелкая сошка в деле… Я слышала…
– Глупости, – резко ответила Оксана Михайловна. – Я тоже слышала. Скажите, ну вот вас можно заставить воровать? Или, к примеру, выдавать аттестаты налево и направо…
Соседка растерянно поморгала и вздохнула.
– Скажете тоже, аттестаты, – пробормотала она. – Они же мне по счету выдаются… За каждый испорченный бланк я отвечаю…
– Вы так говорите, что можно подумать, будь они у вас без счета… Не в этом же дело! Если я не захочу совершать безобразия, я не буду их совершать, и никто не в силах будет меня заставить.
На лице соседки мелькнуло странное выражение– то ли издевки, то ли насмешки, как будто она знала что-то совсем противоположное об Оксане Михайловне. Но соседка тут же убрала с лица это выражение, захлопала глазами простовато-глуповато и старательно стала соглашаться, приводя примеры того, как у них в совхозе агроном настоял на своем и председателю пришлось посчитаться с этим. История была какая-то мутная, неясная, Оксана Михайловна хотела было переспросить: а чего хотел агроном? а чего председатель? Но соседка стала говорить про другое, про то, что ей надо успеть до перерыва купить в магазине разные канцелярские принадлежности. Она спросила Оксану Михайловну, куда это делись стержни для шариковых ручек. А клей? Его что, теперь не производят? А чернила? Была в этих простых вопросах некая ядовитость, какое-то желание ущемить Оксану Михайловну, и та почувствовала это и возмутилась.
– Вы так у меня спрашиваете, – прошипела она, – будто я директор чернильной фабрики.
Соседка, довольная, засмеялась, потому что увидела: ее вопросы задели Оксану Михайловну, которую она недолюбливала, как недолюбливала всех этих городских педагогов, у которых проблем ровно вполовину меньше, чем у сельских, зато чванства…
Оксана Михайловна возвращалась в школу быстрым шагом, чтоб успеть к уроку, даже сократила себе путь, пошла дворами. Марину она встретила в арке старого дома.
Они пошли вместе, и Марина, сама для себя неожиданно, сказала, что очень она беспокоится за Мишу, он у нее такой хороший, и никак она не ожидала от Иры Поляковой грубости, она вчера такое сказала, что не доведи господи… Повторять страшно…
Потому что дело касалось Иры, Оксана
«Плакатная девочка, вы говорите? – безмолвно кричала она «баушке». – Так это что – плохо? Вы – демагог… Все ваши чаи и монологи копейки не стоят!»
«Чтоб ты сдох! Чтобы ты сдох!»
Оксана Михайловна испытала вдруг радость от предощущения своей главной победы. Жизнь, она ведь все в конце концов ставит на свои места. Сейчас выясняется главное: кто из них прав во взгляде на Иру Полякову? Оксана Михайловна застыдилась своих мыслей, потому что получалось: Ирочка – только аргумент в их разногласиях с «баушкой». А это не так. Ирочка – любимая ученица. Лучшая девочка, которую она когда-либо встретила. И чтоб совсем отвязаться от мыслей о «баушке», Оксана Михайловна сказала себе: «Эту девочку я хотела бы родить. У меня к ней материнское чувство».
И сердце в подтверждение щемило по-матерински, просто болело оно по всем правилам любви,
Подходя к школе, Оксана Михайловна увидела, как к цирковым конюшням подогнали длинные фургоны.
Значит, эти уезжают… Значит, уезжает этот князь, простите, серебряный… Вот в чем, значит, дело… Что ж тут удивляться, раз она обижает этого Мишу Катаева. Ему надо кое-что объяснить, этому выросшему дурачку… Ну, например, что за любовь полагается бороться… Не плакаться мамочке в жилетку, а бороться. Миша им поможет—и Оксане Михайловне и Ирочке. Это даже хорошо, что Ирочка кричит на него. Психологически хорошо. Она отвлекается от своего, как ей кажется, горя. Глупенькая! Да разве тебе князь нужен? Король! Оксана Михайловна засмеялась. Она ей об этом обязательно скажет.
Надев туфли на каблуках, Оксана Михайловна почувствовала себя легко и уверенно. И вызвала к себе Мишу Катаева.
Из дневника Лены Шубниковой
Оксана ненавидит цирк. Она сегодня в этом призналась. Всем стало неловко. Я потом думала: почему никто не сказал ей, что цирк любит? Никто с ней не хочет связываться. Только А. С. могла бы ей что-то сказать. Почему мы все молчим, когда Оксана говорит? Почему в разговорах о ней все считают своим долгом подчеркнуть, какая она деловая, четкая, как много делает для школы, как благодаря ей и то и се… А глаза их говорят: просто гадина. Все хотят сохранить объективность и порядочность. Это школа А. С.! Это от нее! Это она любит повторять: «Не рубите сплеча! Мы не дровосеки!»
У нас в школе не принято говорить о коллегах плохо. Только Оксана позволяет себе это. Кто-то должен – первый! – ответить ей. Мне неудобно. Я в учительском списке – последняя. Может, я просто оправдываю собственную безвольную позицию? Но я представляю, как это может быть. У меня во рту возникнет каша. Оксана поднимет брови высоко и скажет низким, проникновенным голосом: «Как вы нечетко говорите, Лена!»
Была у логопеда. «Не морочь мне голову, – сказал он. – Я тебя не для старого МХАТа готовил, а для нового ты уже годишься. Они давно выше четкости звуков. Хочешь порекомендую психоаналитика? Ты просто трусиха».