Отчего мы, русские, такие?

Булгаков Алексей Алексеевич

С.: – Наверное, различие между чётко выраженным «европейцем» и типичным «азиатом» можно заметить в хозяйстве каждого: у «европейца» материалы сложены в порядке, сам он – педант. «Азиат» – широкая натура. На территории его хозяйства царит «художественный» беспорядок.

Р.: – Да, русских-европейцев угнетает раздрай, неорганизованность, беспорядочность во всём: на территориях, в делах, в отношениях. Профессия тоже не может быть определяющей: «азиатом» может оказаться профессор, а «европейцем» – рабочий, и у обоих фамилия – Иванов. Русские-«европейцы» больше склонны к демократии, им хочется порядка, но не сталинского под гнётом страха, а справедливого, соблюдаемых всеми добровольно законов. Русские-«азиаты» тяготеют к авторитаризму, иные даже к тоталитарному режиму. Сталинский

режим опирался, прежде всего, на русских-«азиатов». «Европейцы» ратуют за плюрализм мнений, склонны доказывать, приводить убедительные аргументы, более дотошно докапываются до сути, обладают здоровой рефлексией. «Азиаты» трудно идут на компромиссы, постоянно стремятся навязать другим свою волю, считая, что постигли истину. Русский-«европеец» больше радеет за содержание, русский-«азиат» – за форму. С некоторой степенью обобщения, видимо, можно сказать, что в «азиатах» преобладает склонность жить и действовать гуртом, а «европейцы» – скорее «хуторяне». То есть по психологии стоящие ближе к эстонцам.

С.: – Поэтому прибалтийцы согласны контактировать только с русскими-«европейцами», такими же сдержанными в выражении эмоций, признающими общепринятые нормы и правила. Недаром многие русские, живущие в Прибалтике, не хотят уезжать в Россию. Вот они-то в подавляющем большинстве – точно европейцы. И нынче на Запад уезжают и там хорошо приживаются в основном русские-«европейцы».

Р.: – Отношение к Западу имеет немаловажное значение. «Европейцы» больше склонны изучать опыт других стран. «Азиаты» чаще говорят: «Пусть у нас учатся, мы не глупее других».

С.: – Но если «европейцы» прорубали «окна» и наводили мосты в Европу, то чем занимались «азиаты»? А-а, они присоединяли к России территории других народов. Вот и иностранцы относятся к русским по-разному: одни уважают, а другие боятся. Наверное, боятся больше русских-«азиатов», потому что с русскими-«европейцами» легче договориться. В советский период мы противостояли Европе. В руководстве тогда возобладал азиатский дух, в 80-х-90-х годах – европейское начало. В 90-х годах в России появилось, например, два союза писателей, два непримиримых лагеря…

Р.: – Но это – не признак времени. Такое противостояние возникло бы в любом десятилетии, как только сняли бы оковы страха перед властями. Эти лагеря фактически существовали и при советском режиме: одни становились партийными писателями, работавшими в духе «соцреализма», а другие писали в стол, считались диссидентами. Правда, в разделении русских на «европейцев» и «азиатов» смущает то, что мы с азиатами ассоциируем менее цивилизованный народ. Бесцеремонность, наглость некоторых наших граждан порой называют словом «азиатчина». Не обижаем ли мы Азию и всех её жителей, ведь там много народов, относящихся к древним цивилизациям?

С.: – Мы используем слова, производные от названий континентов, условно подразумевая под ними типажи личностей наших соотечественников.

Р.: – Мы считаем, что Пётр I был ярым западником, дескать, он прорубил «окно» в Европу. Но это вовсе не значит, что царь был по характеру чистым «европейцем». Над ним слишком довлел азиатский стиль московского быта.

С.: – Он раздвоение русского народа явно усилил.

Р.: – Конечно! Русское дворянство, отстроив на северо-востоке России столицу в европейском стиле, ринулось в Европу, забыв на просторах полуазиатской страны основную массу, закосневшую в XV-XVI веках, прежде всего крестьянство. Так Пётр I заложил «мину», которая взорвалась в 1917 году.

С.: – И до сих пор, по сути, в России две столицы, очень разные по характерам: Москва и С.-Петербург.

Р.: – Европейская культура подавляющую часть русского народа не привлекала. Даже по языку образовалось вроде бы два народа: франкоговорящие и русскоговорящие. Причём многие из первых с великим презрением и высокомерием относились ко второй, гораздо бoльшей по численности населения, части России. Дворяне даже стыдились на родном языке говорить.

С.: – Вторую солидную мину в российское общество заложил Пётр III, который в 1762 году освободил дворян от военной и государственной службы. До этого дворяне должны были служить до старости

или до болезни. С освобождения дворянства началось его разложение в праздности и роскоши. Поэтому росло раздражение крестьян на помещиков – мужики не могли понять, как это можно целыми днями ничего не делать.

Р.: – Вот что пишет на эту тему английский историк Д. Ливен в книге «Аристократия в Европе. 1815-1914»: «Пышность образа жизни русской аристократии поражала даже английских наблюдателей. Романовы в XVIII веке по богатству многократно превосходили Гогенцоллернов, претендовали на первенство в Европе по части строительства дворцов и постановки придворных спектаклей, стремясь затмить все прочие европейские дворы. Двор в Петербурге не знал себе равных в пышности среди прочих европейских дворов». А вот как описывает трапезы XVI века у самодержцев сборник М. Забылина «Русский народ, его обычаи, обряды, предания, суеверия и поэзия», изданный в 1880 году: «Иностранцы с изумлением отзывались о пышности царского стола. Посол германского императора Варбочь не мог исчислить серебряной и золотой посуды, которая лежала горой. При нём подавали на стол около ста различных блюд. Обед продолжался до ночи. Посланник немецкого императора Генриха IV, увидев блеск двора, сказал, что он никогда не видал столько золота, серебра и богатых одежд». Разрыв между дворянством и крестьянством на протяжении XVIII века усиливался и к середине XIX века достиг апогея.

С.: – Большая часть русской элиты самоутверждалась только в обладании дорогими материальными ценностями и в роскоши.

Р.: – В годы правления императоров Александра III и Николая II один из самых вопиющих парадоксов состоял в том, что Россия бурно развивалась, но при этом не имела будущего. Особенно страдали разночинцы, которые чувствовали себя маргиналами. Они занервничали, что их могут бросить идущие впереди предприимчивые люди, которым до разночинцев дела нет, заметались, бросились к народу, но тот их не понял. Крестьяне воспринимали пришельцев с подозрительностью, иногда даже передавали их в руки властей. Неудивительно, что так называемое бурное развитие капитализма сопровождали погромы, террористические акты, убийства. Государственную Думу превращали в откровенный балаган. Ни у кого не было понимания национальных задач России, в том числе в тогдашней столице: в С.-Петербурге – Петрограде. Разлом между крестьянином и барином с их психологией и нравами в те годы был особенно велик, о чём предупреждал И. Бунин.

С.: – Часто говорят, что до 1917 года Россия успешно развивалась, а революция это развитие остановила. И основные причины кризиса видят кто в слабости царя Николая II, кто в Первой мировой войне, кто в заговоре немцев, австрийцев или англичан, кто в земском самоуправлении, которое использовали оппозиционные партии, а кто в одержимости и наглости большевиков.

Р.: – Это всё – сопутствующие причины. А главная причина трагедии 1917 года – в вопиющей неоднородности, расслоении российского общества по всем параметрам: экономическому, культурному, социальному, а прежде всего – психологическому, когда одни других «за людей не считают». Главную роль сыграл огромный перепад по «вертикали» в самоощущении и самооценке разных слоёв общества. Малая часть русского народа была обеими ногами в Европе, в капитализме, а большинство его – в первобытно-общинном древнем прошлом. И эти

чрезвычайно далеко отстоящие друг от друга группы населения России по недоразумению считались одной нацией.

Большевикам решить вечную проблему раздела нации минимум на две части не удалось.

С.: – Да они её по-серьёзному и не решали! Жестокостью вообще ни одной проблемы не решить. К власти пришли амбициозные, бескомпромиссные, а главное – более агрессивные особы, чем помещики, купцы, капиталисты и прочие предприимчивые люди. Кузнецы и дворники, надев кожаные тужурки, почувствовали себя хозяевами положения. А поскольку в спор вступили люди прежде неимущие, орудием борьбы стали не деньги, а ружья и наганы. Основной же ценой стала кровь. Функционеры выпрыгивали наверх путём силового захвата учреждений и руководящих кресел. Новоиспечённые партийные боссы стали занимать помещичьи усадьбы.