Отчий край
Шрифт:
— Надо же, — закричали пастушата, — рассказывает так, точно сам когда-то ходил получать эту милостыню!
Поначалу мы Островитянину даже не поверили. Но потом спросили у взрослых. Оказалось, все, о чем он рассказывал, было правдой.
В классе учителя Ле Тао ребят все прибавлялось. Теперь уже нам приходилось расстилать циновки и садиться даже на веранде.
Когда мы выучили все стихи поэтов-патриотов, учитель стал записывать нам песни. Мы и их выучили.
Несколько песен мы даже разучили вместе с нашим отрядом ополчения.
Те из нас, кто умел петь, пели. Те же, кто петь не
Учиться становилось все интереснее. Многие из пастушат теперь завидовали нам с Островитянином и просили, чтобы их приняли в наш класс.
Наши успехи учитель Ле Тао объяснял так:
— Я обучаю своих учеников по системе, принятой для одаренных детей. Сначала учу смыслу, потом уже перехожу к тексту. Дети сначала должны постичь нравственные законы. Проникшись ими, они смогут и дальше постигать основы родной литературы.
Все пойдем мы на фронт, за оружие, други! Песня нашего марша звучит по округе, —продекламировал он.
Мы, подпрыгивая от радости, вторили ему.
Такие замечательные стихи даже самый отъявленный дурак сразу бы запомнил.
У нас в классе тем, кто первым успевал все выучить наизусть, позволялось раньше уйти домой. Ведь дома работы у каждого было много: и воды наносить, и дров наколоть, и буйвола отвести на пастбище.
Обычно где-то уже в середине урока я поднимался со своей циновки и, сложив на груди руки, подходил к учителю:
— Учитель, позвольте мне уйти, пора буйволицу поить.
— Ну что же, — говорил учитель, посмотрев на меня, — иди.
Я подавал знак Островитянину. Он вставал и подходил к учителю:
— Учитель, позвольте мне уйти, пора буйволицу поить.
— Ну что ж, иди.
Я выходил первым, Островитянин шел следом.
— Куок, — окликал он меня, — поведем буйволицу в реку?
— Какой я тебе Куок, — злился я, — меня зовут Кук, а не Куок. Уже почти месяц торчишь здесь, а все разговаривать как следует не научился. Нужно говорить не «в реку», а «на реку», понял?
Когда мы подходили к дому, он сразу же бежал в хлев отвязывать Бинь. Буйволица успела привыкнуть к Островитянину. Стоило ему приблизиться, как она переставала сопеть, высовывала язык и норовила лизнуть его в шею. Островитянин поглаживал ее по спине и приговаривал:
— Какая у тебя гладкая спинка! Какая ты умненькая!
В наших краях говорят «глуп, как буйвол», а Островитянин называл Бинь «умненькой».
— Не надо вести ее на водопой, — раздался в кухонной пристройке голос моей сестры, — я ее уже напоила из колодца. Опять небось хочешь потащить с собой Островитянина к реке драться камнями с мальчишками с нижней улицы!
Последнее время сестра стала очень строгой.
Островитянин, услышав, что она ругает меня, молча ушел. Я вошел в дом и увидел, что сестра сидит и пересчитывает
— Денежная помощь нашим голодающим. Не проси, даже ни одного су [22] не получишь. Бездельник, отца нет, так он Бинь в скелет скоро превратит! Загонит совсем своими ск'aчками!
— Все равно ведь ее продавать! — ответил я. — Чего держать-то?
22
Су — самая мелкая денежная единица во Вьетнаме.
Сестра даже повернулась ко мне от неожиданности.
— Что?! Она тебе надоела, что ли?
— Какое это имеет значение! Все равно ее продавать пора: не сегодня-завтра придут сеялки и плуги! Она нам больше не понадобится.
— Это кто так сказал?
— Да и не только буйволицу пора продавать, дом пора переносить на другое место!
— Что такое?! — Сестра вытаращила глаза.
— Как, разве ты ничего не знаешь? — спросил я. — Нужно быстрее переносить дом на другое место, а здесь построят настоящую улицу с высокими каменными зданиями. Сама подумай: десятиэтажные дома, дворцы, просторные школы, сколько всего нам нужно! А как ты думаешь, если в доме десять этажей, как на них забираться? И как спускаться?
— Ну, а что еще скажешь? — поинтересовалась сестра.
— Хватит тебе таскать воду — то шелкопряду, то кабанчику! Ты должна учиться на врача или на инженера. Выучишься, и тебе не нужно будет ложиться за полночь и вставать на рассвете!
— Хорошо бы…
— Не сегодня-завтра вся земля перейдет в руки крестьян. А заводы, фабрики и шахты — в руки рабочих. Нам не надо больше будет есть пустой рис и кукурузу. Ты будешь есть только то, что любишь, и сколько захочешь. Есть по потребности, работать по возможности! И работать будет достаточно всего несколько часов в день. Тогда ты перестанешь наконец днем клевать носом…
— Ну вот теперь понятно. Это будет тогда, когда построим коммунизм. А до этого придется еще немало всякого вытерпеть. Так что все будет, как ты говоришь, только не сегодня-завтра, а через много лет. Интересно все же, где ты это слышал?
— Слышал, слышал. Сидел, как все люди, и слушал, что дяденька, который из провинциального центра приехал, рассказывает. Бон Линь тоже все слышал. Этот дяденька такой важный, с пистолетом на боку! Я же не глухой, он так и сказал: не сегодня-завтра! Понятно тебе наконец или нет?!
— Какое там не сегодня-завтра! — повернулась сестра к маме. — И кто такую ерунду говорит? Я была в уезде на учебе, но ничего подобного не слышала!
— А я слышал: не сегодня-завтра!
— Все-то ты придумываешь!
— Сама ты все придумываешь, — отпарировал я.
— Лодырь! Целыми днями только и знает на реке болтаться, в драки ввязывается! Вот разгоню всех вас, нашлись генералы! А теперь еще у Ты Банга врать научился!
Ты Банг славился на все село тем, что любил прихвастнуть или сочинить что-нибудь. Слава о нем перешагнула границы нашего села и достигла даже волости и уезда.