Отцовский крест. Скорбный путь. 1931–1935
Шрифт:
Долго думали, как написать, чтобы хоть немного подготовить Мишу к тяжелому известию. Не было смысла начинать с наводящих слов, годных только тогда, когда известие передается лично. Почувствовав недоброе, он все равно не станет читать по порядку, а сразу найдет основное. Так лучше с основного и начать, а уж потом написать что-нибудь утешительное. А как же подготовка? Решили сделать то, о чем читали только в книгах, и что раньше считали для себя таким же неуместным, как скажем, креп на шляпе, – сделать траурную кайму на конверте. Не широкую, чуть пошире тех, что иногда делались, как отделка, чтобы не очень бросалось в глаза, а все-таки настораживало.
Почему-то написать
– Ты чего делаешь? О чем думаешь?
– Да вот думаю, как письмо Мише написать, как сообщить, что у нас плохое есть.
– А что у нас плохое?
– Как что? Вот о. Сергий умер.
– Его Боженька к Себе взял. А разве у Боженьки плохо?
Вот тут и потолкуй о ней! Ведь права!
Миша потом рассказывал, что получив письмо, ушел в лес и там наедине переживал свое горе.
Известие о смерти о. Сергия с диагнозом «плевропневмония» было получено от администрации Челябинской тюрьмы по старому адресу – тому, откуда он был взят. Его-то в тот памятный день и принесла старая хозяйка Марина Михайлов на в собор о. Константину.
Интересна одна подробность. Уходя утром в храм, о. Константин в первый раз за все время служения забыл дома свой священнический крест. Второй раз он забыл его через два с половиной года, в день, вечером которого его арестовали.
В это ли время или несколько позднее к двоюродной сестр» о. Сергия, Серафиме Серапионовне, заехала знакомая матушка. Она только что вернулась от высланного мужа и заехала по его поручению. Оказывается, этот батюшка и еще некоторые были в Челябинске одновременно с о. Сергием; он чуть ли даже не присутствовал при его смерти. Батюшка проси передать родственникам о. Сергия, что они, его товарищи, как могли, по памяти, отпели умершего. Потом собрали оставите ся после него вещи и отправили в Пугачев. Но адреса у них не было, лишних денег, конечно, тоже, поэтому отправили не почтой, а по железной дороге, малой скоростью. Об этом батюшка тоже просил известить детей о. Сергия, чтобы они могли получить посланное.
А как получить? Серафима Серапионовна сама не знала их адреса, а когда через других родственников, наконец, со общила племянникам, прошло более полугода; вещи по железнодорожным правилам, должны были уже продать как невостребованные. Конечно, это правило не всегда точно соблюдается. Если бы вещи начал искать кто-то опытный и настойчивый, можно бы потолкаться и туда, и сюда, где-нибудь, пожалуй, и выгорело бы. Но у Сони, которой пришлось взяться за это дело, не было ни опыта, ни, откровенно говоря, желания. Что там вещи, если нет того, кому они принадлежали! Жалко было не самые вещи, а то, что они пропали попусту. Гораздо лучше было бы, если бы ими воспользовался кто-то из товарищей отца, кому они в тех условиях были бы полезны.
А главное, хотелось узнать совсем не о том. Батюшка, вероятно рассказывал жене и какие-то подробности о последних днях жизни о. Сергия, но написать об этом было нельзя. Оставалась надежда когда-нибудь встретиться с теткой и расспросить у нее, что ей известно.
Встреча произошла несколько лет спустя. За это время Серафима Серапионовна сама много пережила и, если она что и знала раньше, то теперь все забыла. Забыла даже и то, что кто-то к ней приезжал.
Только два факта остались ясными из этого сообщения. Во-первых, что умирающий все-таки не был абсолютно одинок, были около него люди, сочувствующие ему, перед кем он мог в последний раз излить душу, исповедаться. А во-вторых, что его отпели
Через несколько лет Наташа, разговаривая с епископом Павлом, посетовала на то, что отец погребен без обычной для священников чести, вернее, совсем без всякой чести. «Говорят, в тюрьмах иногда просто выбрасывают тело в яму, даже совершенно без одежды. Как же они на Страшный суд-то встанут? Ведь тогда, говорят, каждый воскреснет в том виде, в каком погребен».
Владыка Павел встрепенулся, даже как бы повеселел: «Вот уж об этом ты совсем не беспокойся! Господь сумеет их одеть… Все поругания будут им в большую славу…»
Невольно обращаешь внимание еще на один момент. Дело о налоге получило благоприятное разрешение почти одновременно со смертью о. Сергия, может быть, даже после его смерти. В земной жизни он не успел узнать об этом, но, без сомнения, его молитвы занимали не последнее место во всех прошениях, вознесенных к Царю царей, Может быть, это была одна из просьб, обращенных его душой к Господу после разлучения с телом.
Члены Церкви небесной, торжествующей, особенно близки к Гос поду, и просьбы их Он слышит и удовлетворяет гораздо быстрее, чем молитвы членов Церкви земной, воинствующей.
Правда, душе новопреставленного еще «некогда»: ей предстоит путь по мытарствам. Но по учению св. отцов, до этого, в первые три дня после смерти, душа находится еще около земли, около своих, там, куда при жизни влекли ее мысли и желания.
И если эта душа при жизни навыкла отодвигать на задний план все личное, прежде всего думая о Церкви, хочется верить, что она имела дерзновение и в самые первые дни своей загробной жизни ходатайствовать о Церкви земной, воинствующей и страждущей.
Не только за Церковь в высоком смысле, и не только за храмы, которым грозило опустошение, и за их прихожан болело сердце о. Сергия, но и за опустошенные души, которых особенно много пришлось ему встретить именно в последний период его жизни. Недаром он говорил, что в тюрьме – тоже приход, что там тоже нужен священник. Ведь как бы низко ни пал человек, в нем все же остается что-то хорошее, какое-то, может и неясное, изломанное, стремление к добру. Это хорошее можно разбудить данным кому-то сухарем, пока они есть, а когда нет – добрым словом, спокойным упреком – что вы, ребята, неужели не можете без ругачки обойтись, – даже одним терпеливым перенесением всех невзгод арестантской жизни. Тут уже нужно говорить не только об о. Сергии, а и о других таких же добрых пастырях, которые своей внутренней силой в любой обстановке благотворно влияли на окружающих.
Недаром же рассказывают разные случаи доброго отношения уголовников к духовенству – людям для них другого мира. То они в этапе отказываются идти дальше, пока не посадят на повозку ослабевшего, больного священника, то его берет под свое покровительство главарь самых отпетых рецидивистов, и т. п. Конечно, не всегда и не везде было так, а все-таки было и не раз.
Совсем недавно пришлось слышать рассказ об одном уголовнике, несколько лет проведшем в отдаленных лагерях. Вернувшись, он вспоминал о каком-то митрополите или архимандрите, – для него, да и для его родных, это все равно. Их буйная ватага сначала издевалась над ним, а потом стала обращаться к нему за советами; он их мирил и по-отечески поучал. Некоторые его слова парень вспоминал и вернувшись домой. «Теперь я знаю, что Бог есть», – как будто не очень кстати, но внутренне вполне логично, заканчивал он свои рассказы.