Отцы Ели Кислый Виноград. Первый лабиринт
Шрифт:
Следует обратить внимание на участников этих шаманских действ под якобы невинным названием "Концерты хасидской музыки", а также на то, какие тёмные и фанатичные силы из Неве-Меирии задают там тон! Не настала ли пора запретить "концерты" дуэта шаманов от "искусства" Гилада и Ронена под двусмысленным названием "Хайханим" (стоило бы разобраться, что зашифровано под этим названием: чему они ухмыляются, над чем смеются?)?! Или хотя бы запретить использовать на этих "концертах" шофар, наносящий явный и непоправимый вред психике, а может, и умственным способностям посетителей "Цлилей Рина"? Как бы то ни было, но посещение наших эранийских мест культурного досуга пришельцами из других, тем более – дальних населённых пунктов Арцены, – следует разумно ограничить!" Моти хмуро молчал, ни на кого не глядя, только подумал: "Зато умственным способностям Офелии уже ничто не поможет – они давно в ущербе…" – но ничего не сказал. Рути, по лицу которой расплылись красные пятна, порывалась что-то возразить, протягивая руку к сыну, но Галь свирепо оглядел сидящих за столом.
Гай веско прихлопнул ладонью по столу, так, что тарелки, стоящие на столе, легонько подскочили, и с кривой ухмылочкой заявил, пристально глядя на Ширли: "Ишь чего захотели: звуковой наркотик под видом концерта!"
Тут уж Ширли не выдержала: "Это что, ваша звезда… э-э-э… крутой дезы… утверждает, что Гилад и Ронен внезапно потеряли голос?" Но тут Галь со всей силы ткнул её кулаком в бок: "Если ты скажешь ещё хоть одно слово…" – "И скажу!
Лучше ты скажи, что вы там делали во время концерта рядом с "Цли…" – закричала Ширли звенящим от слёз голосом и тут же получила новый, более сильный удар. Она вскочила из-за стола и тут же согнулась от боли.
Моти затравленно глянул на сыновей, которые уже собирались накинуться с кулаками на сестру. Внезапно вскочил и подошёл к дочери, глядя на неё с участливой тревогой: "Что с тобой, девочка, тебе очень больно?" Рути обняла дочку за плечи и увела в кухню, закрыв за собой дверь: "Посиди тут, сладкая моя девочка, сюда я их не пущу, пусть успокоятся… На тебе стаканчик сока… и возьми ещё, что хочешь… Вот, пончики, я спекла…" – "Ничего не хочу… – плакала Ширли, согнувшись над столом. Захлёбываясь от рыданий, она наконец-то начала сбивчиво рассказывать, что произошло во время того концерта: -…У Тум-бе-ля был… в ру-ру-ру… ках какой-то… та-та-та-фон… О-о-они какую-то авантюру задумали. Папа лучше бы по-по-понял… То же самое было и на Дне кайфа, а потом у-у-у нас в тот же день, когда я впервые ходила с Доронами на концерт… У-у-у ме-ме-меня магни…" – но договорить ей не удалось: в кухню ворвались-таки близнецы, лица которых испугали Рути. За ними следом вбежал Моти: "Мальчики, немедленно прекратите! Я кому говорю! Оставьте сестру в покое! Не смейте трогать её!" Он встал между Ширли, прикрывающей руками побледневшее лицо, и подскочившими к кухонному столу близнецами. Рядом встала Рути, и мальчишки остановились, продолжая сжимать кулаки. Моти ласково, но настойчиво поднял Ширли, поддерживая за локоть, обнял её и, загораживая от братьев, отвёл в её комнату. Рути шла следом. В комнате они успокоили девочку и тихо вышли.
Ширли заперлась в своей комнате, легла на диван и не выходила до самого вечера, пока не услышала, что братья ушли. Лёжа на диване, она протянула руку, взяла та-фон и, после минутного раздумья, позвонила Ренане. Еле сдерживая рыдания, Ширли рассказала о том, что произошло у них только что за обедом, не без дрожи в голосе описала впечатление, которое на неё произвела статья Офелии Тишкер в прочтении Галя, то, как он прореагировал, когда она попыталась, наконец-то рассказать родителям, что видела их с Тумбелем возле Лужайки.
"Они хотят запретить шофар, а, может, и закрыть Лужайку. Офелия на это чётко намекнула – это в последнем номере "Бокер-Эр". Ты почитай!" – "Ширли, у нас дома нет этой газеты: папа и мама не разрешают. Там обычно реклама ужасная…" – "Эх, если бы я могла тебе только статью принести… Но братья не даду-у-ут… – и Ширли всхлипнула, потом, немного справившись с эмоциями, уже более спокойно спросила: – Может, твой папа сделает исключение? Ты попроси папу, достаньте последний номер газеты, вы и почитаете только эту статью. Вы должны знать, что она написала о шофаре – это очень важно!.."
Близнецы вернулись к столу. Они сидели за столом, пили сок, заедали маминой выпечкой и вслух, так, чтобы слышала мама на кухне, со смехом читали ту же статью.
Моти вернулся в салон, сел напротив сыновей, подперев голову руками, и веско произнёс: "Я хочу поговорить с вами серьёзно, ребята…" – "А мы не хотим. О чём?!
Всё уже сказано! – Ты же слышал, что пишет Офелия? Значит, ты больше не должен позволять этой дуре ходить на шаманские действа, даже приближаться к Меирии, к этим фанатикам. Ни в коем случае! Ты что, хочешь, чтобы её, а заодно и вас с маманькой, обвинили в пособничестве?" – "А это уже не ваше дело, дорогие мои! Ни – что я позволяю или не позволяю вашей сестре, ни – куда она ходит, с кем встречается, какую музыку слушает!.. Сестре 14 с половиной лет, большая девочка, так что… – Моти, как во сне, говорил эти вызывающие дрожь непонятного возбуждения слова, удивляясь собственной смелости, которую в нём заново пробудила угроза избиения сыновьями их младшей сестрёнки. – Не вы ли сами говорили мне о праве свободной личности?.. И вообще… Я что-то не понимаю, о каком пособничестве вы говорите?" – "Права, о которых мы говорим, относятся к истинно свободной личности, которая способна правильно, в нынешнем прогрессивном духе струи подобающей цветовой гаммы, пользоваться своими правами. Чтобы они не угрожали всему сообществу истинно свободных и открытых прогрессу людей! А замшелые фанатики-меиричи… Ихняя дурацкая "Цлилей Рина", – скривил брезгливо губы Галь, – уже превратилась в угрозу нашей культуре! Их шофар чего стоит!!!" – "Какой культуре они, и шофар, в частности, угрожают? Вы хоть раз слушали шофар, чтобы судить?" – спросил Моти, глядя куда-то вбок и небрежно поигрывая пальцами по столу.
Гай растерялся, но Галь тут же закричал: "Нам не надо слушать, чтобы знать! Ныне признано: это агрессивное шаманство, то есть запрещённое воздействие на подсознание слушателей! Чёрт их знает, на что этих фанатиков могут толкнуть сами по себе жуткие звуки, питающие звуковую агрессию!!! Ты же слышал, что об этом пишет Офелия!" – "А она откуда знает! Сколько мне известно, она ни разу не была ни на одной Лужайке, кроме "Цедефошрии". А уж "Цлилей Рина" обходит десятой дорогой. Шофар она точно не слышала, за это можно ручаться!" – "А может, ей кто-нибудь рассказал!.. В конце концов, она брала интервью у самого Клима Мазикина". – "Это,
Тогда ещё о "Цедефошрии" никто и понятия не имел! И о… силонокулле… – это слово Моти произнёс, едва заметно скривив губы, помолчал, затем продолжил задумчиво, с грустью: – Мамины братья, Арье и Амихай, сажали вас на плечи, танцевали с вами! Они вас очень любили… – Моти помолчал, уныло уставившись куда-то в сторону. – А сейчас… Вы же знаете, что у меня просто нет времени ходить на концерты… если и ходил пару раз, то с вами в "Цедефошрию"… И вообще!.. Что это за полицейские замашки? Я бы попросил так со мной не разговаривать! – неожиданно даже для себя самого хлопнул ладонью по столу Моти и покраснел, как видно, испугавшись собственной смелости. – Я ещё не забыл, как вы устроили балаган возле йешивы hилель! Не забыл, как мне пришлось вас из полиции вызволять. А Бенци, бедняга, мало того, что должен был заплатить штраф за то, что его же сына избили и лицо ему изуродовали, так ещё и за лечение сына заплатил… немалые деньги!" – "Ничего! – цинично усмехнулся Галь. – У них община деньги по всему миру клянчит, на пожертвования эти паразиты и живут, ещё и государство доят!.. И личико этого красавчика, как мы уже могли убедиться, если и пострадало, то… чуть-чуть. Подумаешь, нос кривой, да крохотный шрамчик на правой брови! Ещё мало получил – по его нынешнему поведению судя! И ва-аще… что этот дос, отец хулигана, у вас, в "Лулиании" делает? Тимми нам рассказывал: бездельники они все, в обед свою Тору учат!" – "Не ваше дело, ребята, что взрослые люди делают в часы отдыха! Понятно?.. – но тут Моти замолк, махнув рукой. – Но самое главное, что я хотел вам сказать!.. Э-э-э… Как вам не стыдно – двое здоровенных парней бьют младшую сестру, маленькую, хрупкую, худенькую?" – "А чего она вякает!.. Мы же её даже не успели побить, как она заслуживает – вы не дали!.." – ломким голосом заверещал Гай. – "И не дадим! В самом деле, что она такого сделала? Она просто хотела спросить, что вы с Тимом там делали, возле "Цлилей Рина"?" – "А это уже не её и не твоё дело! Это нарушение наших прав свободной личности! Поэтому мы и решили её маленько поучить!" – "Двое на одну?" – "А ты что думал! И в полиции тоже так – к особо опасным преступникам!" – "Это что – ваша сестра особо опасная преступница?" – спросил потрясённо Моти. Галь многозначительно и веско заметил: "Ещё нет, но если не принять мер, может ею стать… В таком-то окружении… фанатиков и антистримеров! – и Галь рубанул рукой: – Короче, хватит! Если ты, так сказать, отец, не способен заняться правильным воспитанием дочери – в духе нашего времени, – то это придётся сделать нам!.." Помолчав и переглянувшись с братом, Галь неожиданно заявил: "И вообще, непонятно, зачем вам с матерью тогда, много лет назад, понадобился третий ребёнок, когда у вас уже были мы двое! Ведь такая удача – сразу двое, одним махом норма элитариев выполнена!" – "Ты что, сын мой!!! Какая норма элитариев? Тогда и понятия-то такого не было!.. Откуда ты набрался этого?!" Моти с таким затравленным изумлением посмотрел на сыновей, что Гай счёл нужным пояснить: "У нас в потоке и, наверно, во всей гимназии, нет никого, у кого в семье больше двух детей. А всё больше по одному. Ну, ещё есть сестрички-близнецы Смадар и Далья… – на лице сына появилось задумчивое выражение. – Ещё пара-тройка, где есть старший брат или сестра, и ни у кого – понимаешь? – ни у кого!!! – младших!" – "А у нас…
Стыдно говорить, что у нас младшая сестра, упёртая дура!.. Как будто мы фанатики-меиричи…" – и Галь встал из-за стола, дав понять, что разговор окончен. За ним встал Гай, и они, демонстративно повернувшись к отцу спиной, направились к лестнице, ведущей в их комнату.
Вскоре оттуда загремели пассажи силонофона Ад-Малека.
Моти продолжал сидеть за столом, тупо глядя в одну точку. Ну, откуда у его сыновей появилась эта идея, что не надо было родителям третьего ребёнка заводить?..
Конечно, младшая сестра им мешает. Вот так, тихо сидит себе, живёт своей жизнью в своём новом кругу – и мешает. Неужели эта бредовая идея исходит от Тима Пительмана, бывшего армейского друга Моти Блоха?..
После того, что произошло за столом во время чтения статьи Офелии, посвящённой зловредному шофару, Моти Блох был несказанно рад, что на фирме он целиком погружён в работу и может забыть о спорах с сыновьями. Первым делом он попросил дочку поменьше контактировать с братьями, и предложил жене даже кормить их порознь. Рути согласилась, хотя её не могло не огорчить прекращение семейных обедов, которые всегда и везде служили сплочению семьи. Их некогда дружная и любящая семья начинала разваливаться, и Рути ничего не могла с этим поделать.