Шрифт:
Фарид Нагим
…А ФАРИТ ДУЕТ И СМЕЕТСЯ
И чего только не бывает, когда мужчины собираются вместе.
Мы собирались у Фарита Маленького. Общежитие, комната 519. Мы часто сходились на этом участке земли. Я, Фарит Маленький, Фаиг и Хачик. Всего пять вечера, а на улице темно, будто затмение.
В комнате горела настольная лампа, «Джейн Эйр» – так называет ее Фаиг, за абажурчик, похожий на капор. Наши тени на стенах жили отдельно от нас, говорили нашими головами, и все иной раз вздрагивали, оборачивались на свою тень.
Хачик с Фаигом сидели за столом друг против друга, спорили – делил и землю на Армению и Азербайджан. Фаиг
Фаиг – студент, как я и Фарит Маленький. Добрый папу Фаиг, так он сам себя называет. Именно папу, а не папа. Он живет внутри себя. Если его оттуда извлечь, он себя не узнает, как человек, всю жизнь проживший в крепости, когда ему показывают эту же крепость снаружи, спрашивает: «Что это за крепость такая?!» Фаиг носит очки. Когда он в очках, это смирный начитанный студент, немного похожий на рассеянного англичанина, без очков – хитрый, беспощадный мусульманин. Странно, очки даже самое зверское лицо делают добрым и наивным. Фаиг смешно шевелит верхней губой, будто хочет достать ею кончик носа. Видимо, переносица чешется под коромыслицем очков, а носом шевелить не получается – вот и работает губа. И еще, Фаиг периодически ударяется в бизнес, только ему деньги нужны для внутреннего спокойствия, в отличие от Хачика, которому они просто нужны.
Нам с Фаритом Маленьким делить нечего. Мы татары. Мне кажется, что если кто-то крикнет: «Бей евреев!», то многие, не дай, конечно, бог, будут их бить; а если крикнет: «Бей татар!», то все татары разом и одобрительно закричат: «Бей татар, бей этих гадов!», и все растеряются, а кого же в таком случае бить?! По-моему, нет нации на Земле, которая бы так сама себя презирала на людях, как татары. Когда у меня кто-нибудь спрашивает, какой я национальности, я говорю: татарин – и почему-то внутренне вздрагиваю.
Я сидел на кровати, а Фарит напротив меня на другой. Он настороженно косился и что-то шептал, я даже заволновался: «Может, он в чем-то меня подозревает?!»
Я заискивающе улыбнулся ему.
По-моему, нет на Земле человека честнее Фарита Маленького. Если он видит, что один человек обманывает другого, то краснеет, трет ладонь о ладонь, будто их нестерпимо жжет, ходит из угла в угол и громко и тяжело вздыхает, будто столетний дед. Его можно поставить на главном перекрестке мира – чуть кто кого начнет облапошивать, так Фарит покраснеет и тяжело, громко, на весь мир вздохнет. Фарит при довольно-таки мужественном лице имеет светлые и какие-то виновато-удивленные глаза, у Фарита маленькие, похожие на лук ангела, губы.
И вот я ему улыбнулся. А он хихикнул и спрятал руки за спину. Тут я слегка разозлился на это хихиканье и на себя – за то, что разволновался и даже заискивал перед ним. С какой стати?! Чтобы лучше к себе прислушаться, я решил закурить. Достал сигаретку, вкусно сглотнув, прихватил ее губами, чиркнул спичкой, глаза закрыл от наслаждения и уже хотел слизнуть сигареткой огонек, как услышал странный звук. Открыл глаза – оказывается, Фарит дунул и погасил мой огонек! Сам стоял по-собачьи, на четвереньках, и подозрительно смотрел на меня, словно я что-то украл и не хочу признаваться. Я взял сигаретку в пальцы, отвел руку и строго посмотрел
– Фарит! – сказал я строго, решив его заговорить. – Я понимаю, истерика у тебя, видимо, но при чем тут огонек. Если ты думаешь, что я что-то замышляю против тебя, то я просто хочу подкурить, а для этого нужен огонек. Не туши его, брат.
Совершенно бесполезно было с ним говорить. Он смеялся и пытался собрать разбегающиеся губы, чтобы дуть, и получался такой звук, каким малыш изображает мотор своего грузовичка. Я все больше раздражался. И уже злобно чиркнул спичкой, но тут заметил, что моя сигаретка куда-то делась. Мне стыдно стало ее искать под идиотский смех Фарита, показать ему, что он довел меня, я нервничаю. А Фарит дрожащим пальцем указал на мою руку.
– Я и сам знал, – сказал я увидев сигаретку в своей руке. – Просто прикидывался.
Фарит уже изготовился, он прилагал страшные усилия, чтобы не смеяться, и содрогался всем телом, так содрогается плохо закрепленный мотор, когда его заводят. Смех рвался из него, точно выхлопные газы.
Хачик с Фаигом забеспокоились, но продолжали спорить, правд а уже осторожно, прислушиваясь, не над ними ли смеется Фарит. Тут Фарит не выдержал, смех вырвался из него огромной, дикой птицей, наверное, оттого, что теперь я не мог найти коробок. Не поверите – я действительно не мог его найти.
Фаиг с Хачиком оба резко повернулись и уставились на Фарита.
– Слушай, по-моему, он все-таки над нами! – болезненно нахмурившись, сказал Хачик.
– Нньет! – отрубил Фаиг, снял очки и хладнокровно пошевелил губой. – Я долго слушал – не над нами, он только делает вид, что смеется над нами, на самом деле он смеется не над нами.
– Если не над нами, то из-за того, что мы бакланим, как два баклана!
– Ты не понимаешь прикола. – Фаиг надел очки. – Они сговорились, да, смеяться над нами, а на самом деле он смеется не над нами.
И они глубоко задумались. А потом повернулись друг к другу, отодвинули «Джейн Эйр» на край стола и с жаром стали спорить, над кем смеется Фарит. Хачик, с удивительной вежливостью в голосе, приводил множество доводов в пользу того, что Фарит смеется именно над ними. Фаиг перебивал. Хачик, не слушая его, поворачивался к окну и, до предела удивленный, говорил кому-то: «Нет, нет! Посмотрите на меня, я, в натуре, спорю еще с этим отморозком, как бы проявляя дань уважения, на… Слышь, ты сам-то слышишь, что говоришь? Все послушайте, да!»