Отцы-основатели. Весь Саймак - 5.Исчадия разума
Шрифт:
— Наверное, на гребне гор Саут-Маунтинз. Я только что проехала Чемберсберг.
— Ага, — сказал я, представив себе карту, — значит, мы почти добрались до Геттисберга.
По правде говоря, когда я задавал свой вопрос, я имел в виду нечто совсем иное.
— Вы до сих пор не сознаете, Хортон, что нас обоих могло убить…
Я покачал головой:
— Ну нет, не могло. Только не здесь.
— Как вас понять? — спросила она, раздражаясь.
— Взгляните на эти дубы, — предложил я. — Вы никогда раньше не видели таких дубов?
— Насколько помню…
—
Она ахнула и схватила меня за руку:
— На старых романтических, пасторальных рисунках!
— Совершенно верно. И все дубы в этом мире, вероятно, именно таковы, все тополя — высоки и величавы, а кроны сосен — треугольные, как на картинках.
Она стиснула мою руку еще крепче:
— Значит, это иной мир? Тот, что в рукописи вашего друга…
— Возможно, — ответил я, — Возможно…
Я понимал, что другого объяснения нет, я вполне верил Кэти, что, не попади мы в этот мир, мы оба, слетев с автострады, погибли бы, — и все равно переварить случившееся было неимоверно трудно.
— Но я думала, — сказала Кэти, — что этот мир населен призраками, гоблинами и прочими страшилищами…
— Страшилища тут водятся, не без того. Но скорее всего, не только страшилища, а наряду с ними и добрые существа.
Ибо, добавил я про себя, если это действительно тот мир, который гипотетически обрисовал мой друг, тогда он вместил в себя все легенды и мифы и все волшебные сказки — при условии, что человек вообразил их так полно и интенсивно, что они стали частью его самого.
Я отворил дверцу и выбрался наружу.
Небо было синее, пожалуй, чуть более синее, чем надо. Трава была капельку зеленее, чем обычная трава, и в ее сверх-зелености проступал еще и оттенок счастья — тот, что, наверное, заметен восьмилетнему ребенку, выбежавшему босиком на свежую, мягкую весеннюю мураву.
Осмотревшись, я пришел к заключению, что пейзаж воистину сказочен до мельчайших подробностей. Они-то, подробности, подчеркивали неуловимым образом — не выразишь словами, — что это не земной, не трехмерный пейзаж: он был слишком хорош для какой бы то ни было страны на Земле. Пейзаж выглядел как иллюстрация, раскрашенная от руки.
Кэти, обойдя машину, стала со мной рядом.
— Здесь так покойно, — сказала она. — Так покойно, что не верится…
Откуда-то снизу к нам пришлепал пес — именно пришлепал, а не прибежал. Вид у него был анекдотический. Свои длинные уши он норовил держать торчком, но верхние их половинки все равно перегибались и свисали вниз. И весь он был большой и нескладный, а хвост, похожий на палку, торчал вертикально вверх, как радиоантенна. Шерсть у него была гладкая, лапы огромные, а в то же время он был невероятно тощ. Голову, несуразно костлявую, он держал высоко, с достоинством, и скалился, демонстрируя превосходные зубы, но самое смешное заключалось в том, что зубы были не собачьи, а человечьи.
Он подошел к нам вплотную, замер, а затем, вытянувшись, положил морду на передние лапы. При этом зад оставался приподнятым, а хвост крутился пропеллером, описывая
Но тут снизу донесся резкий, нетерпеливый свист. Пес вскочил и повернулся в сторону, откуда свистели. Свист повторился — тогда карикатурный пес глянул на нас еще раз через плечо, словно извиняясь, и припустил под гору. Манера бежать у него оказалась столь же несуразная, как и все остальное: задние лапы на бегу перегоняли передние, а хвост, задранный под углом сорок пять градусов, вращался бешеными кругами от неистовой радости бытия.
— Откуда я знаю этого пса? — произнес я. — Я его определенно где-то видел…
— Ну как же! — ответила Кэти, поражаясь моей несообразительности, — Это же Плуто, пес Микки Мауса!
Я осерчал на себя. Форменная глупость — не узнать пса, которого следовало бы отличить без промедления! Но когда настраиваешься на встречу с гоблинами и феями, никак не лезет в голову, что нарвешься на персонаж из мультфильмов.
А между тем все они, естественно, тоже здесь — вся честная компания. Доктор Як, и скверные мальчишки-кошкодавы, и Гарольд Тинэйджер, и бестолковый Дэгвуд, не говоря уж о причудливых героях, выпущенных в мир Диснеем.
Плуто явился к нам, желая познакомиться, но Микки Маус свистом отозвал его — и мы оба, Кэти и я, не усмотрели в этом ничего необычного. Если бы мы оставались вне этого мира, за его пределами, и смотрели на вещи с обыденной логической точки зрения, то не сумели бы принять подобное происшествие нипочем. Да что там, мы ни при каких обстоятельствах не согласились бы с тем, что этот мир вообще существует и что сюда можно попасть. Но раз уж мы здесь и не можем отойти в сторону, остается лишь отбросить сомнения и возвести шутовство в ранг истины.
— Хортон, — спросила Кэти, — что нам теперь делать? Как по-вашему, сможет машина пройти по такой дороге?
— Можно ехать медленно. На первой скорости. А может, дальше дорога станет лучше…
Она вновь обошла машину кругом и уселась за руль. Потянулась к зажиганию, повернула ключ — никакого эффекта. Выключила зажигание, попробовала опять — и не раздалось ни звука, не было даже слабого бряканья, какое слышится при заупрямившемся стартере.
Я подобрался к машине спереди, отпер замки капота и открыл его. Сам не понимаю, чего ради я это сделал. Я же не механик и не сумел бы совладать с неисправностью, даже если бы нашел ее. Перегнувшись через радиатор, я осмотрел мотор — вроде бы все нормально. Добрая половина мотора могла бы отсутствовать вовсе — я бы ничегошеньки не заметил.
Вскрик и глухой удар оторвали меня от моего занятия. Подскочив, я грохнулся головой о крышку капота.
— Хортон! — позвала Кэти.
Я стремглав бросился на крик — она сидела на земле с лицом, перекошенным от боли.
— Нога… — выдохнула она. Тут я заметил, что ее левая нога застряла в колее, — Вылезала из машины и ступила наземь не глядя…
Опустившись подле нее на колени, я высвободил ногу из капкана как мог осторожнее. Туфля осталась в колее. Щиколотка у Кэти покраснела, и уже образовался кровоподтек.