Отдай мою посадочную ногу
Шрифт:
Прошло мимо… Нет! Вернулось. Остановилось перед входом в пещерку… постояло, повысило тон и осторожно стало протискиваться внутрь.
Света в пещерке, можно сказать, не было, и всё же я (уж не знаю, каким образом, – кошачье зрение прорезалось, не иначе!) увидел, что Люська изо всех сил зажимает себе рот обеими руками. Я увидел её страшные, чёрные на белом лице глаза и понял: всё. Кранты, ребята.
Правая – свободная – рука судорожно зашарила по неровному земляному полу и ухватила деревянный ящик. Пистолет давно уже не казался мне оружием, во всяком случае – против
Но тут оно попятилось, постояло с минуту перед пещеркой и двинулось дальше. Отойдя метров на сто, взмыло и, истончась до комариного писка, растаяло над щебкарьером.
Я не знаю, сколько мы ещё сидели, боясь пошевелиться. А потом я услышал всхлипывания. Плакала Люська.
– Гады!.. – изумлённо выдохнул я. – Ах, вы гады!..
Страшные чёрные ругательства готовы были хлынуть горлом, но я заставил себя замолчать. Почудилось вдруг, что ненависть эту нельзя растрачивать вот так – попусту, в воздух…
Время шло. Серое пятно входа исчезло, было черно, как в печке.
– Не смей! – вскрикнула сзади Люська. – Не смей, слышишь! Минька!..
– Что там у вас? – Я обернулся и ничего не увидел.
– Он хочет выйти! – в ужасе сказала она. – Он хочет сам!..
– Сидеть! – сказал я в темноту. – Ушибу дурака!..
– В конце концов они охотятся не за вами, а за мной! – ответил мне срывающийся Гришин голос. – При чём здесь вы?
Я не дал ему договорить.
– Нас решил спасать, да? Ну спасибо тебе, Гриша! За каких же сволочей ты нас с Люськой держишь, а? Да на кой нам чёрт такое спасение!
– Что я без тебя делать… – начала было Люська и смолкла.
Вдалеке по щебкарьеру гуляло еле слышное жужжание. Нет, на этот раз, кажется, послышалось… Нет, не послышалось!
Жужжит, зараза…
На плечо мне легла Люськина рука и, быстро скользнув вниз, потянула из моих пальцев пистолет.
– Ты чего? – испуганно спросил я и поднялся. Мы стояли, пригнувшись и всё же упираясь головами в потолок. Люська слабо, но настойчиво тянула пистолет на себя.
– Я пойду… – Она словно бредила. Мы стояли лицом к лицу, почти соприкасаясь лбами, и, однако, я еле мог её понять – так тихо она говорила. – Отойду подальше… и выстрелю…
– Молодец, – сказал я, отбирая у неё пистолет. – Умница… Никуда ты не пойдёшь. Гриша, ты где?
Гриша стоял рядом и напряжённо вслушивался. К счастью, он, видно, не разобрал, о чём мы. Иначе бы снова полез приносить себя в жертву.
– Где дрын? – спросил я. – Опять бросил? Я же сказал: из рук не выпускать! За Люську отвечаешь, понял? А я пока пойду разведаю, что и как… Нельзя здесь больше оставаться.
Чёрт, а вылезать-то страшновато… Я заставил себя выбраться из пещерки и оглянулся.
– Сидеть и ждать меня, – сказал я тихо. – Гриша, всё понял?..
Глава 18
Я соврал ребятам. Скажи я им правду – они бы вцепились в меня и никуда бы не отпустили. Я собирался сделать то, чего не разрешил Люське: отойти подальше и выстрелить. Пускай тогда за мной за одним попробуют поохотиться…
Но они уже охотились за мной. Оранжевая игрушка
И всё же лучше было вот так играть с ними в кошки-мышки посреди ночного щебкарьера, чем сидеть в этой проклятой пещерке и ждать, когда за тобой придут… Да и потом – не со смертью же я в конце концов играю! Это локатор! Это всего-навсего локатор. Ну засекут они меня, ну прибегут… А там мы ещё посмотрим, кто кого! Я ведь старый щебкарьер на ощупь помню – мы его пацанами весь излазили…
Откуда же я знал, что это будет так страшно?! Оно накрыло меня на железнодорожной насыпи. Я шёл по трухлявым, без рельсов, шпалам, чувствуя, как огромная невидимая рука шарит вслепую по щебкарьеру. Вот она подбирается ко мне сзади… Спрыгивать с насыпи было поздно, и я упал прямо на шпалы.
Какое, к чёрту, жужжание – теперь это был рёв!
Сотрясая насыпь, оно прошло по моей спине. Такое ощущение, как будто с тебя – без боли – сдирают кожу от пяток до затылка. Сдирают и скатывают в рулон.
Я был оглушён, раздавлен и даже не знал, жив ли… Пошевелился, понял, что жив, и долго ещё лежал, всхлипывая и уткнув лицо в пыльную сухую землю между шпалами.
Дядя Коля рассказывал: немцы в войну вместе с бомбами сбрасывали пустые бочки из-под бензина, насверлив в них дыр. И бочки выли, падая. Выли так, что люди сходили с ума…
Я поднял голову и увидел прямо перед собой облачко золотистой пыли, встающее над чёрным краем щебкарьера. Это светился ночной город. Мой город.
И вдруг лицо мне обдало жаром, как от неостывшего стального листа!
МЕНЯ, МИНЬКУ БУДАРИНА, ВЫЛИВАЮТ ИЗ НОРКИ, КАК СУСЛИКА! МЕНЯ ГОНЯТ ПО ЩЕБКАРЬЕРУ! Я СЮДА ПАЦАНОМ ИГРАТЬ БЕГАЛ, А ВЫ МЕНЯ – ПО МОЕМУ ЩЕБКАРЬЕРУ? ПО МОЕЙ ЗЕМЛЕ?..
– Сволочи! – прохрипел я, поднимаясь в полный рост. – Ну, где вы там? Ну! Ангелы поганые!..
В щебкарьере было тихо. Жужжание, словно испугавшись, умолкло совсем. Я чувствовал, что ещё минута – и я начну палить куда попало, пока не набью грунтом доверху паскудную камеру их паскудного коллектора!..
И тут пришла мысль. Страшная. Сумасшедшая. Я остолбенело уставился на светлую даже в этой темноте линзу моей машинки и медленно, на ощупь, перевёл рычажок на самый широкий захват.
Повернул оружие стволом к себе и отнёс руку как можно дальше. Нет, не получается…
Тогда я спустился с насыпи, сел, скинул с правой ноги кроссовку, сорвал носок и установил перевёрнутый кверху рукояткой пистолет в щели между камнями. Большой палец ноги еле пролез между спусковой клавишей и клювообразным прикрывающим её отростком. Я скорчился, чтобы попасть в прицел целиком, и поглядел в слабо тлеющую и как бы дышащую линзу. Я давно уже забыл о пещерке, о Грише с Люськой, даже город, мерцавший на горизонте, словно бы погас. Остались только ненависть, темнота и круглый немигающий глаз дьявольской игрушки. Вот оторвёт ногу к чёртовой матери…