Отдел
Шрифт:
Сергей Сергеевич заинтересовался последней фразой Игоря Васильевича, ему коротко объяснили, что к чему, на это он только развел руками:
— Ну, Сашу можно понять, я так понимаю, у него последнее время трудности были.
— Это не повод, — отрезал Игорь Васильевич. — Не повод другим людям настроение портить. Он все-таки не баба, у него месячных нет, и пауз в месячных тоже не предвидится. У нас тут у всех трудности.
— Господи, да у тебя-то какие? — спросил Молодой с отвращением.
— У меня ты — одна сплошная трудность, — ответил Игорь Васильевич, — думал бы, куда свой хер совать, и не было бы причин для такой драмы. Ты бы его,
— Нет, не видел, — раскрылся Молодой, пытаясь сдерживаться, он, тем не менее, в сдерживаемом волнении побрызгивал слюной. — Она такая в узких очочках, с фотоаппаратом на шее с вечным, с зеркалкой этой гребаной. Глаза тупила. Кто же знал, что она с половиной района переспала?
— Да хорош ты психовать, — остановил его Игорь Васильевич. — Я бы тебе все-таки советовал жениться, предложи ей. Ты все равно дома не бываешь почти. А то и вовсе переезжай к Филу. Мы вам двухкомнатную пристройку сделаем.
Молодой фыркнул, сделал такое движение на месте, будто хочет встать и выйти, громко хлопнув дверью, как делал, наверно, дома, но что-то удержало его на месте.
— Васильич, хорош парня травить, — сказал Сергей Сергеевич с трибуны, — как будто сам в такие истории не попадал.
— Попадал, конечно, — без смущения признался Игорь Васильевич, — но мне вот так же старшие товарищи по ушам ездили.
— Какие, нахрен, старшие товарищи, — протянул Сергей Сергеевич с недоверием. — Мы, по-моему, с тобой такие старые, что нас еще сватали. А в приданое за невесту мамонта давали.
— Тебе, может, и дали мамонта, — сказал Игорь Васильевич, — а моя-то потом сама в мамонтиху превратилась.
Игорь Васильевич и Эсэс дружелюбно погрызлись по теме семейных отношений. Стало видно, как всех отпустило от недавнего стресса и форс-мажора, лишь колени, упиравшиеся в спинку переднего кресла, не давали Игорю Васильевичу расслабленно стечь на пол со своего места; Сергей Сергеевич расположился за трибуной, похожий на отъевшегося голубя, сидящего на балконном бортике, разве что не курлыкал и не дремал.
Игорь поддался этому настроению, от тепла и нашедшегося выхода его потянуло в сон. Все еще что-то бубнили, потом вроде бы жарко спорили, а Игорь молчал и воспринимал все это через призму сонного отупения, как бессмысленное уханье обезьян в зоопарке, то восклицательное, словно при виде леопарда, то умиротворяющее, а то и вовсе бессмысленное. В итоге Игорь Васильевич растолкал Игоря за плечо и сказал, чтобы Игорь перестал похрапывать, отправлялся домой и ждал указаний по телефону.
Видимо, вопли, казавшиеся Игорю в дреме предостерегающими воплями приматов, принадлежали Молодому, потому что неторопливо вышедший из конференц-зала потягивающийся, зевающий Игорь обнаружил, что тот в одиночку перетаскивает бумаги и оргтехнику изо всех кабинетов в подвал. Когда Игорь неохотно предложил помощь, Молодой только злобно позыркал на него из-за стопки папок в своих руках и потопал по лестнице вниз.
— А остальные-то где? — крикнул Игорь в лестничный пролет, но ответом ему был только малоразличимый раздраженный вопль. Игоря позабавил этот вопль, поэтому он крикнул еще раз, как бы переспрашивая, где, где, но вопль не повторился, а донеслось только какое-то ворчание.
Новость о нескольких выходных огорошила жену настолько, что Игорь даже обиделся на нее: кажется,
— Что это у тебя за работа такая? Ты точно работаешь, или вас уже разогнали? — спросила она.
Тут неожиданно напряжение дня, видно, копившееся где-то в глубинах Игоря, дало о себе знать. Игорь сразу же высказал жене, что это неизвестно, работает ли она вообще сама и всегда ли у нее совещание или она так занята, когда ей нельзя звонить. Жена стала говорить, что он сам против ее звонкам на его работу. Слово за слово, и оказалось, что уже поздняя ночь, Игорь лежит на диване в гостиной, в крови его еще кипит адреналин семейного спора, а сам Игорь злобно переключает каналы, но вместо того чтобы смотреть на экран, смотрит на картину над телевизором, еще в юности подаренную жене каким-то ее зафрендзоненым ухажером, студентом худграфа местного пединститута. Картина эта постоянно оказывалась крайней в их семейных спорах, Игорь пытался забыть ее на старой квартире. Испытывая отвращение к себе, Игорь поднял себя с дивана, снял картину со стены и выставил ее на балкон, надеясь, что жена не заметит пропажи, а еще больше надеясь, что жена пропажу заметит.
Игоря бесило это полотно, узко вытянутое по горизонтали, на картине фиолетовые мельницы чередовались с зелеными подсолнухами. В добром расположении духа такие цвета даже радовали Игоря, но во время скандалов Игорь вспоминал, что дружок-художник таскал жену, тогда еще просто невесту, на сеансы Тарковского. Художник, наверно, думал злобный Игорь, думал, что прямо из худграфа попадет во ВГИК, или неизвестно, что он там думал, этот художник. Художник вроде бы никуда не попал, по слухам даже просто бухал, поражая собутыльников своей эрудицией в сфере живописи, графики и кинематографа, но все равно, каждый раз натыкаясь на современный российский фильм, Игорь с ревностью вглядывался в имя режиссера, и за это не любил ни современный российский кинематограф, ни свое глупое опасение, что художник внезапно окажется лучше него.
Каждый раз, ссорясь с женой, Игорь мечтал переломить картину об колено. Посредством воображения, подпитываемого яростью, Игорь явственно представлял, как треснет тонкая рамка, и как места слома будут топорщиться щепками. Еще Игорь представлял, как выбросит искалеченную картину в окно или с балкона, а картина медленно полетит в снег или в опавшие листья, или в крону тополя, смотря в какое время года происходила ссора. «Значит в снег», — подумал Игорь. В этот момент нервы, слегка пошатнувшиеся на работе, как бы подтолкнули его решимость, Игорь быстро поднялся с дивана (отбросив в сторону одеяло, будто это был плащ и была дуэль), выскочил на балкон и с силой шарахнул рамой об колено. Рамка слегка спружинила, но не поддалась. Игорь ударил рамкой об поднятое колено еще несколько раз и все с тем же печальным результатом, то есть вовсе без результата. Вернувшись в тепло, Игорь принялся так и эдак ломать рамку об оббитое колено и голень.
— Ты с ума сошел? — услышал Игорь от порога двери в гостиную — это жена бесшумно подошла, видимо, отозвавшись на его натужные хрипы и ворчания.
«Так даже лучше, пусть видит», — подумал Игорь и утроил усилия, отчего холст полез из картины наружу. Жена кинулась отбирать, но тут рама наконец затрещала и медленно, как резиновая, поддалась. Игорь, отпыхиваясь, встал с видом победителя и упер руки в бока. Жена бросилась к картине на полу, как будто это была не мазня непонятного студентика, а сдохший домашний любимец.