Отец Александр Мень отвечает на вопросы слушателей

Мень Александр

Так вот, нравственная, духовная, внутренняя жизнь человека и юридические нормы – это не одно и то же. Уметь простить – это значит уметь понять, значит быть благородным. И это настолько редко бывает у человека, что не надо бояться, что все мы станем такие всепрощающие и добренькие, это пустые слова. Человек гораздо легче бывает мстительным, злопамятным и злым. Поэтому если Христос напоминает нам о необходимости уметь прощать, Он знает, что делает. Он знает, кому Он это говорит. И знает, для чего Он это говорит.

Являются ли государства Божьей карой?

Нет. Апостол Павел говорит, что государство, власть – от Бога, потому что хаос, беззаконие – от дьявола. Представьте себе, что вдруг все законы исчезли бы. Это будет не человеческое

общество и даже не звериная стая. Но это одна сторона. А другая состоит в том, что любое государство, состоящее из несовершенных людей и построенное на несовершенных принципах, конечно, идеальным быть не может. Каждое государство стремится приблизиться к какому-то идеалу, и важно, чтобы этот идеал соответствовал потребностям человека, человеческой личности, духовным задачам.

Может ли быть, что та страшная трагедия, которая происходила на земле России, происходила потому, что, помимо всем известных исторических и социальных предпосылок, существовало еще и направленное движение зла, которое стремилось уничтожить духовный потенциал, возникший и возраставший тогда?

Николай Александрович Бердяев на эту тему говорил, что зло – стихия темная, иррациональная, и не надо его рассматривать как нечто логичное. Все, кто ищет каких-то целенаправленных заговоров, как правило забывают о диких, стихийных, темных началах, которые бушуют в истории. На самом деле эти стихии оказываются гораздо сильней, чем все продуманные заговоры политиков. Мне кажется, что все, что у нас происходило, вполне понятно. Кто хочет внимательно думать и не хочет обращаться к схемам, старым или новым, а будет смотреть на жизнь как она есть, на самом деле не будет изумлен ничему: все то, что сеялось, то было и пожато, что сеялось давно, потом выросло, ничего абсурдного не происходило.

Чем можно объяснить взрыв национализма в настоящее время?

Дело в том, что национализм как таковой относится к области психологии: человеку свойственно внутренне отталкиваться от чего-то непохожего, чужого. Когда человек попадает в среду, где говорят на другом языке или диалекте, его раздражает аканье, оканье, ему хочется быть в той среде, к которой он привык. Более того, животные всегда боятся чужого, чужак – это первый враг, даже если это представитель того же вида. И вот на этой почве, в борьбе против чужаков, в защите своих территорий, охотничьих угодий, и возникла такая болезнь психическая, которую мы называем “ксенофобия”, то есть боязнь чужого. Во время эволюции она играла положительную роль, потому что нередко незнакомое, чужое было опасно, и поэтому если животное или какой-нибудь предок человека сторонился незнакомого, он, вероятно, поступал правильно.

Но с развитием духовности чужое становится совсем иным – оно становится интересным. Было бы невероятно страшно и грустно, если бы весь мир стал говорить сейчас на одном и том же языке, если бы вся культура превратилась в полное однообразие, если бы мы потеряли богатства Востока, Запада, если бы мир стал монотонным. Разве можно себе представить, чтобы мы похоронили тонкость французского языка, твердость немецкого, и сколько бы потеряла культура, если бы она не знала многообразия, скажем, Древнего Египта, Древней Греции, Рима, Ассирии? Многоцветие человечества прекрасно. И вот там, где человечество поднимается высоко, там оно побеждает ксенофобию. Это симптом высокой духовности. Я всегда об этом вспоминаю и многим говорю о том, что меня поразило в свое время: когда лет десять назад рублевскую “Троицу” повезли в Токио, японцы были потрясены этой иконой. Казалось бы, что им “Троица”, они и смысла не понимали, и стиль этот иконописный был от них далек, а они были потрясены! Значит, на высотах культуры многое сходится.

И вот в моменты кризиса человечества, когда мы как бы приходим в состояние упадка, когда мы возвращаемся назад, к своим предкам, вот тут и возникает ксенофобия, которая и порождает шовинизм. Шовинизм резко отличается от патриотизма, от любви к своему отечеству, потому что любить свою мать, своих братьев, своего отца, наконец, свой дом, свою улицу нормально и естественно для человека. Но для этого совершенно необязательно ненавидеть чужую мать, чужого отца, чужих братьев. Потому что человек, когда любит, он высок, а когда ненавидит, он опускается. Чем больше в

себя вмещает человек, тем он богаче. Всякая исключительность обедняет. Посмотрите на Пушкина – это был великий национальный поэт, но для него был открыт весь мир. Он писал о чем угодно – о древних испанцах средневековых, и об англичанах, и о немцах, и про Фауста он пишет, и про Скупого рыцаря, и про Дон Жуана, – не переставая быть при этом великим русским поэтом. Потому что национальное – это не суживание, а это широта, но широта, имеющая свой колорит, свою особенность, свою мелодию. И эти мелодии не надо путать, пусть они звучат в своем чистом виде, каждая занимает свое место. И, разумеется, все они перекликаются между собой. Разумеется, все они влияют друг на друга, потому что нет изолированных культур, все культуры связаны. И когда мы говорим о тысячелетии крещения Руси, то мы видим, что Русь вместе с христианством приняла наследие десятков народов, потому что то христианское богатство, которое получила Русь во времена князя Владимира, было уже выковано и сформировано многочисленными обитателями земли, говорившими на разных языках и имевшими разные культуры.

Каким образом христианство, столь высоко ставящее человека, пришло к инквизиции?

Христианство не пришло, а христиане пришли. Это большая разница. Ведь есть христианин по названию, а есть по сути. Христос говорит: “Не всякий говорящий мне Господи, Господи, войдет в Царство Небесное, но исполняющий волю Отца Моего”. Понимаете, люди просто не усвоили нечто главное, а главным остается Христос и Его Евангелие. Христианство со всеми аксессуарами – с колоколами, иконами, пением, – оно не стоит ничего, оно является этнографическим феноменом, если в нем нет Христа. У Владимира Соловьева есть прекрасный образ в его “Повести об антихристе”*. Антихрист, человек, который воплощает в себе антихристианское направление, хочет заключить союз с церковными руководителями, и он предлагает православным: я вам устрою замечательные музеи и иконы, буду хранить вашу традиционную культуру; католикам обещает там что-то в богослужении, протестантам -институт по изучению Библии, но Христа нет ни там, ни там, ни там. И вот на этом-то его и изобличают. Форма, мертвая форма. Так вот, на мертвой форме и появляются такие извращения, как инквизиция.

Были ли в истории лжепророки? Какова их роль?

Были, есть и будут, к сожалению. У древних был даже такой метод узнавания ложных пророков: они говорили то, что нравилось толпе. Они предсказывали победу, урожаи, светлое будущее… Это было.

Как Вы знаете, судьба всех близких родственников Сталина очень печальна и трагична. Не является ли это Господней карой Сталину?

Я думаю, что судьба Василия, Якова, Светланы не была определена как кара Сталину. Каждый из них представлял собой личность, сам нес ответственность, и никакого тут нет родового возмездия. Никакого. Наоборот, когда со Светланой произошли духовные, внутренние изменения, мне показалось это символичным. Это была его дочь, и у нее произошло внутреннее обращение к совершенно другому взгляду на мир и на жизнь. А что касается личных проблем, то они такие же, как и у многих других людей. Сталин тут ни при чем.

Революция – ошибка? Ведь столько крови и насилия.

Я думаю, что сегодня многие понимают это. И конечно, общество время от времени приходит в состояние кризиса, катастрофы. Надо признать, что это катастрофа, это болезнь общества, а не норма его. И надо сказать, что Октябрьская революция, как и Февральская, была некровавой революцией. Уже потом последовали вереницы кровавых событий.

Вы упомянули Швейцера и его теорию благоговения перед жизнью. В эпилоге книги “Моя жизнь и моя мысль” Швейцер пишет: “Когда меня спрашивают, кто я – пессимист или оптимист, я отвечаю, что знание во мне пессимистично, но воля и надежда – оптимистичны. Я пессимист в отношении современного состояния мира и вместе с тем я оптимист, я продолжаю сохранять веру в истину, которая не может быть утрачена”. А как бы ответили на этот вопрос лично Вы?