Отец моей малышки
Шрифт:
– У нас тонкие стены, – парирую. – И дети спят в соседних комнатах. Какое там до самого утра?
– Раньше тебя это не смущало.
– Раньше у меня не было дочери пубертатного возраста.
– Фу. Какое неприятное слово. Подыщу-ка ему замену...
– Обязательно подыщи. А заодно почитай про смену гормонального фона на ранних сроках беременности.
Мы оба замолкаем, выдохнувшись.
– Как думаешь, кто там? – спустя несколько минут завороженного молчания, я беру его руку и кладу
– Вот уж плевать, – сразу же отвечает он, пользуясь тем, что можно скользнуть рукой по талии и резко придвинуть меня к себе. Я тихонько охаю… и закидываю на него ногу. Возможно, сегодня предложу этому нахалу погулять по нашему частному пляжу при луне. Там точно можно будет не сдерживаться.
Подставляюсь под его поцелуи и закрываю глаза…
– Мааам! Пааап! – возмущенно кричит Масюня с порога. – Как вам не стыдно?!
Я чуть не вскрикиваю – прикусила язык. Хорошо, что только себе!
– Вот ты еще спрашиваешь, почему я отпускаю ее гулять с мальчиком, – вздыхает Саша. – Думаю, немного взрослости этой маленькой ханже точно не помешает. Сколько можно терпеть эти «мааам»?
В чем-то он прав. Моя дочь настолько строго следит за нашим с папкой «обликом морале», что уже никаких сил от нее нет.
Я выкарабкиваюсь из-под газеты и пытаюсь подняться с топчана – что, без посторонней помощи, уже дается непросто. Помощь подоспевает в виде Саши, который каким-то образом оказывается спереди и поднимает меня, держа за обе руки.
– В бассейн? – с надеждой спрашивает, кивая головой на спокойную, голубую гладь. Видать, рассчитывает тайно потискать меня под водой.
– Бассейн занят! – доносится со стороны ворот, потом словно вихрь что-то пролетает мимо и бомбочкой сигает в бассейн. Потом еще кто-то… и еще… И вот уже от спокойная глади не остается и следа, как и от Сашиной надежды уединиться в бассейне. Вода пеной бурлит и выходит из краев от десятка поместившихся в ней молодых тел.
– Артём! – возмущенно пыхчу я, облитая с ног до головы.
– Прости, мам! – выныривает Артём и тут же снова уходит под воду, чтобы за ноги утащить вниз своего друга ко дну… я присматриваюсь – блондин, сильно загорелый. А не тот ли это…
– Дураки! – громко заявляет пунцовая, как рак, Масюня, стискивая кулаки, и снова топает в сторону дома. – Все вы дураки!
Я уже готова посмеяться над ней, как вдруг в ее голосе я улавливаю слезы. Да что с ней такое?
– Пойду, узнаю, в чем дело… – бормочу, оставляя Сашу следить за пацанами. Он не возражает – уверена, что воспитывать с десяток мальчишек кажется ему более легким занятиям, чем разбираться во всех этих женских настроениях.
Наверху в спальне, Масюня безудержно рыдает в подушку.
– Что случилось, малыш? – набрасываюсь на нее, как наседка
– Не знаааю… – приглушенно, с подвываниями, плачет она. – Всё надоело… Хочу домой… Всем весело, а мне грууустно…
Я замолкаю на целую минуту, просто гладя ее по спине и вспоминая, как это тяжело – быть подростком. Когда кажется, что ты – один, а весь мир – против тебя. Но я так же помню, что все мои подростковые проблемы решались очень просто. Проще простого.
– Мороженного хочешь?
Масюня замолкает и выглядывает из-за плеча, явно стараясь не выглядеть заинтересованной.
– Нет, – бурчит, снова отворачиваясь.
Я нарочито горестно вздыхаю, хлопаю Масюню по плечу и выхожу из комнаты.
Иду на кухню, достаю «лодочку» для мороженного из шкафа, мороженное из трех цветов из морозилки, и выскабливаю по ложке с каждого цвета. Затем нахожу в холодильнике шоколадный соус, разноцветные крошечные конфетки, и через пару минут десерт, достойный быть поданным в ресторане, готов.
Как раз вовремя.
– Ты знала, что я не устою, да? – Масюня хватает у меня оду из двух ложечек, которые я для нас приготовила.
– Угу… – наполняя рот фисташковым мороженным, киваю я. – Попробуй. Сразу станет лучше.
Все так же сердито она втыкает острие ложечки в густую, розовую массу и набивает полный рот клубничным. Закрывает глаза от удовольствия.
– Лучше? – улыбаясь, спрашиваю я.
Маша неопределенно фыркает.
– Этот дурак меня гулять позвал, – неожиданно заявляет, уговорив половину нашей общей порции.
– Руслан? – понимаю я.
– Ага.
– И поэтому ты плакала, глупенькая? Хочешь пойти, но стесняешься согласиться?
И снова это фырканье! Когда уже говорить научится нормально?!
– Скажи, что гулять не хочешь, но согласна посидеть с ним в беседке, у нас на участке. Это называется компромисс.
Конечно, я не буду объяснять ей, что беседка очень хорошо просматривается из окна верхнего кабинета, где я планирую засесть сама или засадить туда Сашу – на всякий случай.
Масюня с недоверием поднимает на меня глаза.
– Ты уверена, что это… прилично? В беседке?
– Уверена. Сделаешь вам двоим чай, принесешь печеньки с шоколадками…
При слове «шоколадки» глаза у дочери зажигаются огнем. Как странно наблюдать за тем, как ребенок борется у нее в голове с почти-девушкой…
За этими мыслями она и оставляет меня – уже всем довольная, расцеловав во все щеки. Задумчиво, в меланхоличном, тягуче-летнем настроении я доедаю оставшееся мороженное. Ну вот, теперь мне хочется…
– Лимонаду? – как всегда читает мои мысли муж, не успев зайти на кухню и обнимая за плечи.