Отец наших отцов
Шрифт:
– Внимание, ребята! Я серьезно! Происхождение человечества – ключевая проблема. Откуда мы взялись? Почему и как появился на земле человек? Почему ты, Фрэнк, ты, Максим, ты, Гислен, все вы сидите здесь одетые и кропаете статейки, а не скачете голышом по веткам и не лакомитесь спелыми фруктами? Так откуда же мы взялись? Нет темы более захватывающей, чем эта. Мне нет дела до бородавок. На наследственную гомосексуальность мне тоже плевать, как и на сотню богатейших французов. Да уж, угораздило меня влезть в берлогу к самым отсталым на свете людям! И удивительно, что они мнят себя журналистами! Я всегда
Фрэнк Готье большими глотками допил пиво и решил пожурить молодую стажерку:
– Ну-ну, малышка, где твое уважение к старшим? Кто ты такая, чтобы нас осуждать? Ты – пустое место, ты здесь никто. Если хочешь принадлежать к журналистскому кругу – первым делом смири свою гордыню и научись не высовываться.
Она сделала вид, что уходит.
– Что ж, мне все ясно. Я пошла! Предложу мой сюжет другому еженедельнику.
Флоран Пеллегрини удержал ее за локоть.
– Подожди, что за неуместная обидчивость! Если все принимать так близко к сердцу, то долго в нашей профессии не продержаться. Давай разберемся, может, и найдется способ тебе помочь.
Лукреция Немрод поспешила высвободиться, тем более что Флоран Пеллегрини, хватая ее за локоть, не преминул проверить заодно упругость ее груди.
– Ты что-то придумал?
Коллега ограничился именем и фамилией:
– Исидор Каценберг.
Остальные стали рыться в памяти, припоминая, кто это такой.
– Неужели никто не помнит Исидора Каценберга?
– Каценберг? – переспросил, хмурясь, Гислен Бержерон. – Не его ли прозвали «Шерлоком Холмсом от науки»?
– Его самого!
– Он уже минимум десяток лет ничего не пишет, – напомнил Максим Вожирар. – Болтают, что он заделался отшельником и засел в каком-то замке.
– Может быть. Раньше он был мастером щелкать научные загадки, как орехи, в манере полицейского расследования. Не этим ли намерен заняться теперь ты?
– Каценберг? Он вне игры, – презрительно заверил всех Фрэнк Готье.
Флоран Пеллегрини глотнул еще пивка, поежился, почмокал губами и возложил на девичье плечо отеческую длань, которую начинающая журналистка на сей раз не стала сбрасывать.
– А вот я уверен, что если наша малышка добьется его внимания и заразит его своим энтузиазмом по части этого самого недостающего звена, то он сумеет ей помочь. Не каждый же день убийцы гасят звезды палеонтологии! Каценберг непременно захочет в этом разобраться. Если он вмешается, то его участие наверняка перевесит нашу Тенардье.
Изумрудные глаза заискрились. Их обладательница вооружилась блокнотом и карандашом.
– Так в каком таком замке проживает ваш Шерлок Холмс от науки?
7. Запретные заботы
Прямо у него за спиной.
Гиена настигает его.
ОН знает, что она не прекратит погоню.
В этой игре будет выигравший и проигравший.
Гиена бежит вес быстрее, с рыси переходит на галоп, с галопа на карьер. ОН поступает так же. Втягивая горящими ноздрями воздух, ОН, задыхаясь, выплевывает его остатки. Разгоряченные мышцы едва не горят.
Гиена бежит
Соплеменников не видать, помочь ему некому, гиена все ближе. ОН не справляется с паникой. И тут происходит нечто странное… Когда его уже захлестывает отчаяние, раздается щелчок…
Небывалое чувство: в душе словно распахивается дверь. Ему кажется, что ОН покинул свою телесную оболочку и видит себя снаружи. Все это творится как будто с кем-то другим, а ОН наблюдает происходящее издали.
Приступ паники – и уход в отрыв. Кожа стала ему ни к чему, и ОН ее сбросил. Собственное выживание перестает быть главным, единственным интересом. Свое существование начинает казаться всего лишь явлением в ряду многих тысяч. Не менее интересным, чем другие, но и не более.
Страх перед гиеной полностью преодолен. ОН говорит себе, что в конечном счете ничего против нее не имеет. У гиены понятная забота – накормить детенышей. Она, наверное, тоже выбилась из сил, нервы и у нее на пределе. ОН даже видит ее страх – упустить добычу. ОН чувствует панический страх гиены вернуться ни с чем, не принести еды голодному потомству.
Обычно гиены питаются разложившейся падалью. То, что эта особь посягнула на живое подвижное мясо, свидетельствует о ее амбициозности. ОН вспоминает, как следил издали за стаями гиен. ОН видел, как они кормят своих детенышей – отрыгивая мясо, и сейчас вспоминает чудовищную вонь, сопровождающую пиршество этих тварей. Питаясь разложившимся трупом, поневоле пропитываешься его запахом.
Может, его преследовательница потому так упорна, что жаждет покончить со зловонием, всегда сопровождающим ее соплеменниц, угостив их свежим мясцом?
Ему бы гордиться участием в таком достойном замысле! Если разобраться, говорит ОН себе, у них с гиеной общее стремление: продвинуть эволюцию своего вида. Сделать так, чтобы их дети жили лучше, чем родители.
Гиена надеется совершить охотничий подвиг. ОН тоже стремится к подвигу, надеясь заманить хищника в западню.
«Продвинуть эволюцию своего вида»… Это побуждение настолько интереснее заботы о том, чтобы любой ценой прожить хотя бы еще денек! ОН даже задумывается, не лучше ли было бы позволить себя сожрать. Это было бы новое, невиданное поведение. Самоотречение добычи в целях улучшения качества жизни хищника. От этой мысли ОН даже сбавляет скорость бега.
Ну? Скорее! Он тормозит еще заметнее. Но в этот самый момент ОН различает вверху какое-то движение. Птицы на ветке машут крыльями… или руками?
ОН достиг большого дерева! И странные птицы – это его соплеменники, показывающие жестами, что готовы.
ОН бросается к ним.
8. Затворник замка
Лукреция Немрод мчится вперед, наклонившись к рулю своего мотоцикла с коляской «Гуччи». В авиаторах, с кожаным шлемом и развевающимися на ветру рыжими волосами она походит на первых летчиц, отважных завоевательниц небес.