Отец по ошибке
Шрифт:
Комната вновь погружается в темноту. Максим тяжело вздыхает. Потом встаёт и уходит. И вдруг становится так одиноко на душе, что я, идя на поводу своих чувств, всхлипываю и чувствую, как по щеке скатывается одинокая слеза.
Жалость к себе — самое ужасное, что может быть. И все же мне удаётся уснуть этой ночью. Так крепко, что я не слышу, как возвращается мужчина и ложится на свою сторону кровати. Обнаруживаю его лишь утром, проснувшись от детского плача.
Глава 24
Ирина
Чемоданы
Я смотрю на себя в зеркало и вдруг понимаю, что все эти дни ходила по квартире бледной тенью. Раньше я себе такого никогда не позволяла: женщина рядом с мужчиной всегда должна выглядеть хорошо. Нахожу косметичку, навожу макияж, быстрыми движениями расчесываю свои длинные густые волосы и придаю объем у корней.
Прозрачный блеск делает мои губы более пухлыми, а чёрная подводка для глаз — взгляд выразительным. Достаю из шкатулки золотые украшения, вдеваю в уши серьги. Придирчиво оглядываю себя в зеркале: непривычно видеть себя такой — без пухлых щек и округлого животика, но до идеала ещё далеко.
Делаю глубокий вдох и выхожу из комнаты. Максим уже ждет меня у двери, в руках — переноска с Тимуром. При моем появлении его бровь выгибается от удивления. Он осматривает меня с ног до головы, отправил ведь всего лишь переодеть свитер, а я за десять минут преобразилась так, словно собралась на свидание.
Я делаю вид, что ничего не понимаю, достаю из шкафа шубку, которая до этого не сходилась на мне из-за беременности, под пристальным взглядом Максима дрожащими руками нахожу пуговицы.
— Я готова.
— Хорошо выглядишь, явно идёшь на поправку, — произносит он и сразу же отводит взгляд в сторону. Открывает дверь, пропускает меня вперед.
В зеркале лифта ловлю наше отражение и понимаю, что мы и в самом деле очень похожи на семейную пару. Красивую пару, стоит отметить. Наши взгляды встречаются, и на какое-то мгновенье мы застываем, смотря друг другу в глаза. Воздух вокруг нас электризуется, дышать становится тяжело, и я не понимаю такой своей реакции на этого мужчину. Чужого. Едва знакомого. Не моего. Смущенно отвожу взгляд в сторону первой, наблюдаю за тем, как на табло меняются цифры этажей.
Щелчок лифта приводит все в движение: вы быстро выходим из него, другие же люди наоборот.
Стоит нам выйти на улицу, как в лицо бьет холодный ветер. Я взволнованно смотрю на спящего сына. Хоть он и в тёплом комбинезоне, под одеялом, но все равно очень волнуюсь, чтобы он не простыл. Максим придерживает меня за поясницу и ведёт в сторону автомобиля. Мы с Тимуром располагаемся сзади, мужчина — на водительском сиденье. Заводит мотор и мягко трогается с места. Едет медленно, дороги скользкие, трафик минимальный. В салоне тихо играет музыка, Максим выбивает ритм пальцами
Чем ближе мы подъезжаем к больнице, тем больше я начинаю волноваться. Вдруг окажется, что мое состояние все ещё нестабильно? Как же страшно, не хочу больше расставаться с сыном. Но мои опасения напрасны: все в норме, я иду на поправку, мне даже отменяют один из препаратов, которые принимала все это время.
Обратно возвращаюсь в приподнятом настроении. Смотрю в окно и сполна наслаждаюсь зимней сказкой, хотя какая зима? Через два дня наступит первый день весны. Время прошло невероятно быстро, а я ещё до сих пор не осознала, что стала матерью.
— Ты выходи, а я заберу Тимура сам, — поворачивается ко мне Максим. Я киваю в ответ. Дергаю за ручку, выхожу на улицу, делаю вдох полной грудью. На душе и в мыслях так хорошо от осознания того, что моей жизни ничего не угрожает. Оказывается, все это время я была напряжена именно из-за этого. Даже предательство Чернова отошло на задний план в сравнении с тем, что я не смогу быть полноценной матерью своему ребенку.
Я наклоняюсь и беру в ладошку горстку снега. Первый за эту зиму. Подношу к лицу, дую и наблюдаю за тем, как снежинки разлетаются в воздухе. Вдруг очень-очень захотелось к бабушке. В деревню. Достать сани и скатиться несколько раз с горки недалеко от дома. Как в детстве.
Хлопает дверца машины, Максим идет ко мне.
— Красиво, правда? И воздух такой! — улыбаюсь ему и получаю ответную улыбку.
— Очень… красиво, — хрипло произносит он, не отводя взгляда от моего лица.
— У меня тушь размазалась? — взволнованно спрашиваю я и пытаюсь найти в сумочке зеркальце.
— Нет, все в порядке. Разве что…
Он делает еще шаг вперед, останавливается настолько близко от меня, что я чувствую на себе его горячее дыхание. Высокий. Очень. Заглядывает мне в глаза. Слегка наклоняется, и я задерживаю дыхание. Что он делает?
— У тебя ресница упала.
Он подносит руку к моему лицу, подушечкой большого пальца прикасается к коже. Я вздрагиваю. Поднимаю на него взгляд. Приоткрываю губы, чтобы сказать хотя бы что-то и развеять неловкость, но кто-то опережает меня.
— Максим? Что происходит? Кто эта девушка и ребенок?
Мы резко отстраняемся друг от друга, словно пойманные на горячем подростки. Переводим взгляды в сторону голоса. Максим хмурится и тяжело вздыхает.
— Мама, а ты как здесь оказалась? — устало спрашивает он, и мои глаза расширяются от удивления. Ох, только матери его здесь не хватало. Сейчас снова придется объясняться, кто есть кто, и уверять всех вокруг, что произошла досадная ошибка.
— Ты не рад мне? — строго спрашивает она, при этом не отрывая от меня изучающего взгляда.
Женщина уже немолода, но несмотря на это не утратила своей красоты. В длинном пальто с меховым воротом, высоких сапожках, в руках нервно теребит кожаные перчатки. Вид далек от приветливого, несмотря на многочисленные рассказы Ленки об их доброй и заботливой матери. Я вспоминаю о том, что бывшая жена Максима рассказала ей обо мне, и понимаю, что на ее месте и сама бы не обрадовалась появлению в жизни сына незнакомой женщины с ребенком.