Отец

Соловьев Георгий Германович

— Ой! — шутливо испугалась Женя. — Может, и нас погоните тоже…

— Нет, — улыбнулся Александр Николаевич. — Вы беспартийная масса, я с вами должен работу проводить… Так слушайте: при самом рождении нашего пролетарского праздника и в дальнейшем всякие предатели рабочего дела стремились, чтобы Первое мая отмечалось мирненько, даже без стачек. А Ленин призвал пролетариев России выходить на первомайские демонстрации с требованиями свержения самодержавия и политической свободы…

— Это история, отец, — осторожно сказала Вика. — Мы про сегодняшнюю нашу жизнь говорили.

— А и я про сегодняшнюю. Вроде вы заговорили про обидное для вас. А если подумать, так вы хотите знать, как вам жить и трудиться? Так я понимаю?

— Так, так, папа. — Анатолий стоял позади Вики, опершись на лопату.

— Как жить? —

Александр Николаевич быстро взглянул на сына. — Это для нас уже не означает, как добывать, кусок хлеба, просуществовать. Как жить красиво?! Вот какое раздумье нас одолевает. Свободный человек хочет как можно больше взять радости и красоты от жизни, и эта жадность у нас вполне утолимая. И первым делом жадность до красивого труда. Да только труд никогда не был и не будет делом легким: он сил, здоровья от человека требует, и терпения, и умения. Я вот, к примеру, за всю жизнь ни одного изобретения не сделал такого, чтобы в газетах: меня пропечатали или там необыкновенно премировали. А вспомнишь, как работал, так увидишь: каждый-то день, все кумекал, как ловчей сработать, часок-другой сэкономить. Работал не только руками, а и головой… Теперь поглядите на завод, на поселок, вон школа, вон детские ясли, клуб, магазины, — ведь это все и есть наш труд. Какая жизнь тысяч людей вокруг завода кипит. Это на бывшем пустыре-то! Опять же как посмотреть на эту общую жизнь. Болячек найдем порядком, есть даже очень неприятные: хотя бы вот жилья нам не хватает, или вот с планом не управились… Да вот есть у нас завод, которого пятнадцать, лет назад не было, и был он только нашей мечтой. Ну, стало быть, построили завод, начал он работать. И все? Ан нет! Завод-то быстро стареть начал, малосильным для потребности страны оказался. Автоматизацию теперь замышляем, электроника в цеха входит. Завод мы передадим нашим детям, внукам, и они тоже его будут обновлять вечно, и вечно он будет для людей источником красоты свободной жизни. Ну, вот теперь насчет сегодняшних ваших огорчений. Не может этого быть, чтобы наш многотысячный коллектив не поднял своего завода на высшую ступень, как непрерывно поднимал до сих пор. Партийный Двадцатый съезд поставил перед нами большие задачи. И вот мы уже недовольны тем, как раньше жили и работали. Это недовольство приветствовать надо.

Солнце уже склонилось к дальней горе. Стоявший на краю заводского поселка дом слепяще сверкал окнами своих трех этажей. Этот отраженный солнечный брызжущий колкими лучиками свет как будто позолотил нежно всю округу и даже густой вешний воздух. Всюду на участках копошились люди, и земля уже всюду жирно зачернела. Освещенные сбоку солнцем голые молодые деревца четко рисовались на фоне вскопанной земли. Александр Николаевич показал подошедшей Марине на место подле себя и продолжал:

— Так вот, значит, девушки, если вы дело задумываете, которое для всех интересно, так за вас сила встанет. Подумаешь, Бутурлин статью отказался печатать. А вы в «Правду» пишите! Про свободу печати забыли? А может, в правоте своей не уверены?

— Как это не уверены? — Вика встала перед Александром Николаевичем. — Именно, что уверены. И всем докажем.

— А ты говоришь, Женя, ветра свежего на заводе нету. А это что? — Александр Николаевич кивнул на Вику. — Ураган настоящий.

Вика сузила свои зеленые глаза и быстрым движением отняла лопату у Анатолия.

— А ну, ученик, покажи руки. Вот это мозоли! Хорошо, что еще не полопались. Ну ладно, потрудился и хватит. — Вика посмотрела на солнце. — А ну, бабоньки, работнем?

— Ну, ну, — словно одобряя Вику, вымолвил Александр Николаевич. — Мне уж на родительское собрание пора. А тебе, Толя, за уроки. Пойдем-ка.

Анатолий и Александр Николаевич ушли, а женщины принялись за работу.

— А чего это Сергей ушел рано? — спросила Вика, надавливая ногой на лопату.

— Суббота сегодня. Детей купать, небось, надо ему, — отозвалась Марина. — А то, может, ужин готовить… А скорее всего на завод, на штурм.

— Скажи, Маринка. — Вика скинула с лопаты землю и выпрямилась. — Был у вас с ним разговор?

— Не было. — Марина тоже приостановилась. — А к чему разговор-то?.. — Она испуганно смотрела на подруг и, словно оправдываясь в чем-то, заговорила как-то моляще: — Ни к чему разговаривать. Как же я из родного дома уйду? И ведь у него двое детей, и у меня Алеша…

Смотри, какая складывается семьища, а у одних мать будет чужая, у другого отец… И какие они между собой братья будут? А как же мне стариков оставить?

На лице Марины появилась горькая растерянность.

— Быть тебе замужем за Сергеем, — твердо сказала Вика, пристально глядя на потупившуюся Марину и снова надавливая на лопату. — Он от тебя не отступится. Моего Артема у него характер. Точечка в точечку.

IV

Когда Александр Николаевич вошел в зрительный зал поселкового клуба, то не сразу отыскал свободное местечко.

Родительское собрание замышлялось как очень важное педагогическое просветительное мероприятие. Достойным родителям наметили темы выступлений и роздали вопросники: родители при консультации и под редакцией учителей приготовили речи. Детишки разнесли по домам отпечатанные в заводской типографии билеты и три дня подряд утром и вечером напоминали отцам и матерям насчет обязательной явки. Это дало нужный результат.

— Активно собрались, — выйдя на трибуну, выразил свое удовлетворение директор школы, пожилой красивый брюнет. — Видно сразу, как мы заинтересованы в воспитании своих детей, как мы любим их.

Директор сказал это так, что Александру Николаевичу показалось, будто его снисходительно похлопали по плечу. «Детей любить — одно дело, а растить — совсем другое», — рассердился про себя старик.

Недавно в погожий весенний вечер он увидел из окна своей квартиры директора школы и его жену (тоже учительницу), гулявших по шоссе. Бездетные супруги водили за руки одетую во все новенькое девочку лет шести. Оказалось, они взяли из детского дома на воспитание «дочку». Теперь девочка вновь жила в детском доме по причине какой-то болезни директоровой жены, нуждавшейся в длительном курортном лечении.

«А девчушка помнить будет, как у нее в детстве какие-то папа с мамой промелькнули…» — Александр Николаевич заставил себя слушать доклад.

Говорил директор красиво, очень кстати цитируя Макаренко и Ушинского. Но все мудрые мысли известных педагогов Александр Николаевич слышал и усвоил на родительских собраниях за годы учения Анатолия. «Теперь, пока внук не доучится, буду ту же науку сначала проходить. Нашли-таки мои бабы еще одно подходящее дело пенсионеру… Самой бы Маринке не мешало просветиться. — При этой мысли Александра Николаевича словно кольнуло в сердце. — А может, это последнее родительское собрание, на которое меня послали? Глядишь, уже осенью Сергей Соколов пойдет про Алешкино учение слушать». Но тут директор, говоря о подготовке к экзаменам на аттестат зрелости, в числе примерных десятиклассников упомянул Анатолия Поройкова, и мысли Александра Николаевича приняли другое направление. Он до конца доклада думал о судьбе младшего сына. Выходило, что Толька успешно пробивал себе дорогу в институт.

Выступления были как бы иллюстрациями к теоретическому докладу. В коротких и гладких речах одни мамаши отчитывались в том, как они пекутся, чтобы их дети ходили в школу чистыми и сытыми, при этом они подчеркивали, что манжеты и подворотнички их дети стирают сами и даже пришивают к своим одежкам пуговицы. Другие докладывали об организации рабочего места школьника для домашних занятий. Третьи делились опытом, как они выдерживают благоприятный для успеваемости и детского здоровья режим дня. Со всем тем, о чем говорилось с трибуны, в семье Поройковых было вполне благополучно, а потому Александра Николаевича не касалось. Ему вскоре стало скучно, но уйти он не мог из приличия.

На трибуну поднялся моложавый мужчина из конструкторского бюро, розоволикий и симпатичный; он говорил фальцетом, забавно округляя яркий рот, словно пуская дым колечками. «Вот и примерный папаша выискался», — мысленно съязвил Александр Николаевич. Оратор рассказал, как в характере его сына воспитывалась аккуратность. Мальчик даже ему, отцу, делал замечания, когда тот дома утирался не своим полотенцем; паренек катался на санках так аккуратно, что, когда он шел гулять, ему смело можно было надевать новое пальто; он так умело сам выбирал себе товарищей, что среди немногих его приятелей не числилось ни одного хулигана и озорника. Поделившись своим отцовским счастьем с многолюдным собранием, конструктор сошел в зал. Как и всем выступавшим, ему жиденько похлопали в ладоши.