Отель Калифорния. Сборник новелл и рассказов

Красин Олег

– Я не был на Балтике. Рассказывали, там его много, даже вывозить запрещают.

– У нас тоже нельзя. Но не везде. Мы поедем, где можно искать свободно.

Она притапливает педаль газа, мы ускоряемся. Хорошо, что встречные машины отсутствуют и только облака бесшумно несутся нам навстречу если смотреть на них через лобовое стекло. Проезжаем несколько поселков с лодками возле каждого дома. Рыбы здесь много и народ активно рыбачит. Потом едем по песчаной дороге вдоль длинного побережья, ограниченного с правой стороны высоким, кажущимся неприступным отрогом

плоской горы, больше похожей на плато.

– Здесь раньше было много военных, – замечает Анжела.

– А сейчас?

Она пожимает плечами: – Не знаю, наверное, где-то есть.

Мы останавливаемся, выходим. На прибрежном песке лежат полоски побуревших морских водорослей, под солнцем и ветром медленно превращающихся в грязную вонючую труху. От них пахнет тухлятиной.

– Смотри здесь, – показывает она. – В водорослях янтаря много, только он мелкий.

Я начинаю смотреть, затем для верности шарить руками, но ничего не нахожу. Зачем я тут? Для чего? Бог с ним, с янтарем, похожим на мелкие семечки, выпавшие из подсолнуха. Только семечки полностью черные, а эти камешки темно-красные с черными разводами. Анжела, как опытный в таких делах поисковик, найдя несколько, показывает их на своей ладошке. Зачем я ищу янтарь, убиваю время? Неужели ради хайпа, чтобы в редакции мне все завидовали? Да, ладно! Оно мне надо? Зависть коллег давно уже меня не трогает. Тогда зачем?

Опять эти вопросы. «Ты что забыл чувак, ведь пошла жара!» – напоминаю сам себе. Разглядываю Анжелу, увлеченно копающуюся в пахучих водорослях. Море гонит на берег не только волны, заливающие прибрежные темные камни, лежащие хаотичными грядами, с моря летит еще и холодный ветер. Она надевает сверху куртку, продолжает искать.

– Может хватит уже, нашли несколько и поехали, – предлагаю я.

Она не отвечает, продолжает сосредоточенно искать янтарь, пока я не слышу от нее удовлетворенный возглас: «Наконец! Нашла!» – Анжела подходит ко мне, в ладони у нее довольно крупный камешек. Если его почистить, сделать раскаленной иглой дырку, то можно повесить не цепочку и носить на груди.

– Это тебе! – протягивает она. – Возьми! Это подарок от Сахалина и от меня.

Я хочу отказаться, ведь мне он без надобности – мужчины не носят кулоны из янтаря. Но присматриваюсь и замечаю, что кулон имеет форму сердца. “Если для нее это важно, – думаю я, – возьму, сделаю ей приятное. Пусть будет красное сердце с черными жилками.

Мы садимся в «Мазду», разворачиваемся, едем назад. Анжела выглядит довольной, и я спрашиваю, чтобы развеять молчание:

– А тебе сколько? Сколько лет.

– Мне двадцать шесть было в марте.

– У нас приличная разница в возрасте.

Она хмыкает:

– Подумаешь, всего двенадцать лет. Здесь на Сахалине это не имеет значения, не то, что на вашем материке.

– Серьезно? Мне почему-то казалось, что возраст везде имеет значение.

– Глупости. Люди-однодневки все умирают в одно время, несмотря на свои года, как Ланц и Азук.

Хочу возразить, но вдруг вспоминаю, что постоянно пытаюсь уйти от обсуждения

этих долбаных людей-однодневок, темы, ставшей надоедливой как кошмарная изжога после выпивки. А потому решаю промолчать.

После Долинска мы поворачиваем в другую сторону. Едем мимо сопок, обросших до самых макушек деревьями, мимо действующих или заброшенных поселков, в которых раньше жили горянки, добывавшие уголь. Встречаются нам и старые здания, когда-то построенные японцами, оккупировавшими остров. Сооружения еще крепкие, у некоторых загнуты кончики крыш. Анжела с удовольствием рассказывает об истории этих мест, о том, что японцы здесь много строили. У них остались и многочисленные могилы, которые часто посещают потомки из Японии.

– У нас для этого специально открыли консульство, – сообщает она, – поэтому на острове востребованы переводчики с японского и английского.

– Ты для того и ходила на курсы?

– Ага! Меня часто привлекают, мой английский хорош.

– Ну, а место куда мы едем? Эти самые Быковские пороги? Они названы в честь диких быков, ходивших на водопой?

Анжела с сочувствием смотрит на меня как на больного.

– Ты что, не вздумай никому сказать! Я вообще не слышала, чтобы на Сахалине были дикие быки. Тут могли быть только домашние, которых привезли с собой колонисты. А пороги названы в честь Быкова, командира, геройски оборонявшего остров от японцев во время русско-японской войны.

– А-а, понятно. Ну, мне простительно не знать, я же не местный.

Пока мы беседуем о сахалинских героях, я пытаюсь смотреть на себя со стороны. Удивительное дело, но в присутствии Анжелы я забываю о чувстве одиночества. И почему такие девчонки не встретились мне в Москве? Мне кажется, я задаю слишком много вопросов сам себе, едва спустился с трапа самолета. Сахалин следовало бы назвать по-другому, например, островом вопросов. Жаль, что такая мысль не пришла в голову Чехову, он был авторитетным писателем, пожалуй, смог бы продвинуть эту тему в либеральных верхах.

Я улыбаюсь возникшим идиотским мыслям, улыбаюсь Анжеле. Все-таки эта девушка, пишущая сказки об айнах, расшевелила меня, вдохнула новые силы, несмотря на ее заверения, что мы умираем. Во мне происходит стремительная трансформация: из мизантропа я превращаюсь в брюзгу, а из брюзги… пожалуй, в позитивиста.

«Да, конечно, – думаю я о ее словах, – мы умираем и умрем когда-нибудь, но не сейчас. Сейчас я к этому не готов, тем более, если рядом сидит она».

– Закурить можно? – я спрашиваю, держа в руке пачку сигарет.

– Кури, только окно открой.

Приоткрываю окно, закуриваю, слежу за дымом, который вымывается ветром из салона.

– Тебе никто не говорил, что ты куришь как женщина? – спрашивает она, косясь на меня большими карими глазами.

– В смысле?

– Ты так берешь сигарету в губы, словно мнешь мужской член.

Она довольна придуманным сравнением и насмешливо улыбается, а я злюсь:

– Слушай, будь ты мужиком, получила бы в морду. И я не посмотрел бы, что сидишь за рулем.