Отель на перекрестке радости и горечи
Шрифт:
— Я пойду, — упрямо сказала Кейко. Посмотрела на Генри, на ряд джаз-клубов вдоль улицы. Решительно откинула челку со лба, будто зная, о чем спросит Генри.
— Ты даже не знаешь, что у меня на уме.
— Если ты идешь его послушать, я с тобой.
Генри уже все про себя взвесил. Его вылазки в Нихонмати сами по себе против правил, так почему бы не пойти на Джексон-стрит, глянуть одним глазком, а если повезет — послушать музыку? Пустяки, главное — не попасться и добраться до дома засветло.
— Вместе мы никуда не идем. Отец меня
— Смотри не опоздай, — ответила Кейко.
Генри прошелся с ней по Нихонмати, их обычной дорогой. Как же пробраться в «Черный лось»? Для начала, они не черные. Нацепи он значок «Я негр» вместо «Я китаец», все равно не поможет. А во-вторых, они слишком малы, хотя он видел, как в клуб заходили семьями — родители с детьми. Но не каждый вечер, а лишь по особым случаям, как вечер игры в лото в обществе «Пин Кхун». Ну и ладно, как-нибудь выкрутятся. На худой конец, можно с улицы послушать. Клуб недалеко, совсем рядом с домом, но в другом мире, так непохожем на мир его родителей. Кейко идти чуть дольше, чем ему.
— За что ты так любишь джаз? — спросила Кейко.
— Не знаю. — Генри и вправду не знал. — Во-первых, музыка необычная, а люди все равно слушают, и музыкантов уважают, невзирая на цвет кожи… а во-вторых, отец его терпеть не может.
— За что?
— За необычность.
Проводив Кейко до самого дома, Генри помахал на прощанье и повернул назад. Уходя, поймал отражение Кейко в зеркале машины на стоянке. Кейко оглянулась через плечо и улыбнулась. Застигнутый врасплох, Генри отвернулся и пошел короткой дорогой через пустырь позади издательства «Нитибэй», мимо «Наруто-Ю» — японской сэнто, общественной бани. Ему казалось диким мыться в бане вместе с родителями, как принято во многих японских семьях. Многое, что другие делали вместе с родителями, для Генри было немыслимо. Интересно, что скажут родители Кейко, узнав, что она улизнула в джаз-клуб, да еще и с ним? У Генри заныло в животе. При мысли о Кейко у него всякий раз колотилось сердце и сосало под ложечкой.
Издалека было слышно, как готовится к выступлению джаз-оркестр.
12
Ямайский имбирь 1942
Едва увидев Кейко у входа в «Черный лось», Генри сразу почувствовал, что одет не по случаю. Он не стал переодеваться после школы, даже не снял значок «Я китаец». Между тем Кейко принарядилась: ярко-розовое платье, коричневые лаковые туфли. Волосы она завила, пышные локоны рассыпались по плечам. Она куталась в белую кофту, связанную мамой, а под мышкой держала альбом.
Ошарашенный Генри ляпнул первое, что пришло на ум: «Какая ты красивая!» — по-английски. Кейко просияла, а Генри не мог надивиться ее преображению: нескладную девчонку в кухонном переднике не узнать!
— А по-японски? Где же «оай дэки тэ урэси дэс»? — поддразнила Кейко.
— У меня нет слов.
Кейко улыбнулась
— Нас туда пустят?
— Нет. — Генри, покачав головой, указал на табличку: «Несовершеннолетним после 18:00 вход запрещен». — Там продают спиртное. Мы еще маленькие. Но я кое-что придумал, пошли.
Генри махнул в сторону проулка, и они с Кейко, обогнув здание клуба, отыскали черный ход. Он был заделан стеклоблоками, но музыка слышалась сквозь щелку в сетчатой двери.
— Проберемся тайком? — спросила с беспокойством Кейко.
Генри покачал головой:
— Нас заметят и выгонят.
Он подтащил к двери пару деревянных ящиков из-под молочных бутылок, оба уселись и стали слушать; из переулка тянуло пивом и сыростью, а им было хоть бы что. «Не верится, что я здесь», — удивлялся Генри. Солнце стояло еще высоко, а музыка неслась бодрая, радостная.
После первого пятнадцатиминутного номера скрипнула сетчатая дверь и вышел покурить старик-негр. Генри и Кейко вскочили — сейчас шуганет!
— Что вы тут делаете, малявки? Напугали старика до смерти! — Он постучал себя по груди и опустился на ящик, где только что сидел Генри. Одет он был в неглаженую рубашку и длинные брюки на серых подтяжках — неопрятный, точно смятая постель.
— Простите, — первой начала Кейко, одернула платье. — Мы просто слушали… и уже уходим…
Генри перебил:
— А Шелдон сегодня играет?
— Какой Шелдон? У нас сегодня много новых людей, сынок.
— Саксофонист.
Старик вытер влажные ладони и затянулся так старательно, будто участвовал в состязании курильщиков и спасал родную команду от неминуемого поражения.
— Он здесь, отлично работает. А ты кто, поклонник его? — Старик перевел дух между двумя затяжками.
— Просто друг… А еще хотел послушать Оскара Холдена, я поклонник Оскара.
— Я тоже, — добавила Кейко, выглядывая из-за плеча Генри.
Старик затушил сигарету стоптанным каблуком, швырнул окурок в урну.
— Поклонник Оскара, значит? — Он ткнул в значок Генри: — У Оскара целый китайский фан-клуб?
Генри прикрыл значок курткой.
— Это… это папин…
— Ничего, малыш, я сам порой мечтаю быть китайцем. — Старый негр засмеялся хрипло, прокуренно, закашлялся, сплюнул под ноги. — Ладно, раз вы друзья Шелдона-саксофониста и поклонники Оскара-пианиста, Оскар был бы, пожалуй, не против принять у себя двух ребят. Только, чур, молчок!
Генри глянул на Кейко, не совсем понимая, шутит старик или нет, — Кейко улыбалась широко и радостно; оба закивали.
— Ни одна живая душа не узнает, — пообещала Кейко.
— Вот и славно. Тогда, если хотите попасть в клуб, сделайте для меня одно дельце.
Генри чуть сник, когда старик выудил из кармана рубашки какие-то листки и протянул им. Оба почти одинаковые: каракули, а внизу — подпись; наверное, рецепты на лекарства.
— Слетайте в аптеку на Уэллер-стрит — скажете, за наш счет. Принесете — и ступайте в клуб.