Отель «Нью-Гэмпшир»
Шрифт:
Помня спектакль в «Стэнхоупе» в 1964 году, я с этим вполне соглашался. Фрэнни всегда говорила, что Сюзи тогда сыграла лучше, чем ей, Фрэнни, когда-либо суждено, а уж в этом-то она эксперт. Исполнив ту роль, с единственной репликой, обращенной к Чипперу Доуву, Фрэнни обрела необходимую уверенность в себе. И потом чуть ли не в каждой картине, в которой она снималась, Фрэнни находила возможность вставить эту фразу: «Ба, кого мы видим». И каждый раз эта милая фраза звучала по-новому. Конечно, снимается Фрэнни под другим именем. Кинозвезды почти всегда так поступают. К тому же Фрэнни Берри — не то имя, которое люди заметили бы.
Голливудское имя Фрэнни, ее актерский псевдоним, вам хорошо известно. Я сейчас рассказываю нашу семейную
Она очень легко приспособилась к своей славе. Лилли так и не сумела этого сделать, но для Фрэнни это было очень просто, потому что она всегда была нашей семейной звездой. Она привыкла быть в центре всеобщего внимания, быть тем, кого все ждут, кого все слушают. Она была рождена для главной роли.
— А я был рожден, чтобы стать несчастным зачуханным агентом, — мрачно говорил Фрэнк после похорон Лилли. — Даже тут я был агентом, — сказал он, имея в виду смерть Лилли. — Она просто еще не доросла до всего того дерьма, которое я заставлял ее делать! — печально сказал он и заплакал. Мы попробовали его успокоить, но Фрэнк сказал: — Я всегда буду долбаным агентом, так его растак! Все это происходит из-за меня! Посмотрите на Грустеца! — орал он. — Кто его набил? Кто все это затеял с самого начала? — рыдал и рыдал Фрэнк. — Я просто сраный агент, — бормотал он.
Но отец прикоснулся к Фрэнку, держа бейсбольную биту, как антенну, и сказал:
— Фрэнк, Фрэнк, мальчик мой. Ты тут совершенно ни при чем, — сказал отец. — Кто у нас в семье главный мечтатель, Фрэнк? — сказал отец, и мы все посмотрели на него. — Конечно, я. Я мечтатель, Фрэнк, — сказал отец. — А Лилли просто мечтала больше, чем была в силах, Фрэнк. Она унаследовала эту проклятую мечтательность, — сказал отец. — От меня.
— Но я был ее агентом, — тупо повторил Фрэнк.
— Да, но это не играет роли, Фрэнк, — сказала Фрэнни. — Ты мой агент, и это действительно важно, я в тебе нуждаюсь, — сказала Фрэнни. — Но никто не мог быть агентом Лилли.
— Какая разница, Фрэнк, — сказал я ему, потому что он всегда говорил это мне. — Какая разница, кто был ее агентом, Фрэнк.
— Но это был я, — повторил Фрэнк, он был невозможный упрямец.
— Господи, Фрэнк, — сказала Фрэнни. — Легче разговаривать с твоим автоответчиком, чем с тобой.
Это наконец привело его в чувство.
Какое-то время нам пришлось выдерживать напор волны рыдающих поклонников, адептов культа Лиллиного самоубийства: кое-кто считал, что самоубийство Лилли было ее высшим художественным заявлением, безоговорочным доказательством ее серьезности. В случае Лилли это звучало особенно нелепо, поскольку и Фрэнк, и Фрэнни, и я знали, что самоубийство Лилли, с ее точки зрения, было безоговорочным признанием в недостаточной серьезности. Но эти люди продолжали любить в ней то, чего она в себе терпеть не могла.
Адепты этого культа даже предложили Фрэнни проехаться по студенческим городкам с чтением Лиллиных работ, в роли Лилли. Они обращались к Фрэнни-актрисе: они хотели, чтобы она сыграла Лилли.
Но мы помнили, как Лилли однажды состояла писателем при университете и как она в первый и последний раз посетила собрание английского отделения. На этом собрании лекционный комитет объявил, что у него остались деньги
— Думаю, Вирджиния Вулф предпочла бы отдать эти деньги живому писателю, — сказала Лилли. — Настоящему писателю, — добавила она.
Но отделение продолжало настаивать на том, чтобы все деньги пошли женщине, изображающей Вирджинию Вулф.
— Хорошо, — в конце концов сказала Лилли. — Я согласна, но при условии, что эта женщина пойдет до конца. Если она пройдет весь путь.
После такого заявления наступила тишина, и кто-то спросил Лилли, действительно ли она говорит серьезно, неужели у нее такой «дурной вкус» и она согласна пригласить женщину в студенческий городок для того, чтобы та совершила самоубийство.
И моя сестра Лилли сказала:
— Это то, что мой брат Фрэнк назвал бы отвратительным. Вы, учителя литературы, предпочитаете истратить деньги на актрису, изображающую давно умершую писательницу, произведения которой вы даже не включили в курс, вместо того чтобы потратить эти деньги на ныне здравствующего писателя, чьи произведения вы, возможно, не читали. Особенно если учесть, — сказала Лилли, — что писательница, чьи книги вы отказываетесь включать в свои курсы и чью личность нам предлагают изобразить, всю свою жизнь писала именно что о разнице между величием и позерством. И вы хотите кому-то заплатить за то, чтобы ее изображали? Как вам не стыдно, — сказала им Лилли. — Давайте, привозите сюда эту актрису, — добавила она. — Я дам ей камни, чтобы набить карманы, и сама отведу ее к реке.
То же самое сказала Фрэнни группе поклонников, которая хотела, чтобы она выступала в качестве Лилли, разъезжая по студенческим городкам.
— Как вам не стыдно, — сказала Фрэнни. — Кроме того, — добавила она, — я слишком высокая, чтобы играть Лилли. Моя сестра была очень маленького роста.
Поклонники Лиллиного самоубийства сочли это проявлением бесчувственности со стороны Фрэнни, а в газетах писали, что вся наша семья равнодушна к смерти Лилли (из-за нашего отвращения ко всему этому позерству). В отчаянии Фрэнк вызвался «исполнить» Лилли на литературных чтениях работ поэтов и писателей, покончивших жизнь самоубийством. Естественно, никто из писателей или поэтов не читал своих собственных работ; различные чтецы, симпатизирующие работам почивших или, что хуже, их «образу жизни», что почти всегда означало «образу смерти», должны были читать работы самоубийц так, будто это они сами — писатели, вернувшиеся к жизни. Фрэнни не захотела и здесь принимать участия; Фрэнк предложил себя, но был отвергнут.
— По причине «лицемерия», — сказал он. — Они подозревают, что я лицемерил. Ну так хули они думали! — вскричал он. — Как раз передозировки лицемерия этим козлам и не хватает, — добавил он.
А Младший Джонс наконец-то женится на Фрэнни!
— Это сказка, — скажет мне Фрэнни, позвонив издалека. — Но мы с Младшим решили, что если и дальше будем беречься, то скоро нам беречь будет нечего.
К этому времени Фрэнни уже подошла к сорокалетнему рубежу. «Черная рука закона» и Голливуд, по крайней мере, имеют две общие вещи: Schlagobers и кровь. Полагаю, что Фрэнни и Младший Джонс считались, как в Нью-Йорке, так и в Лос-Анджелесе, «известными» людьми, но я часто думаю о том, что известные люди — это просто очень занятые люди. Фрэнни и Младший были поглощены своей работой, и они согласились на взаимное удовольствие держаться за руки, находясь уже в полном изнеможении.