Отель последней надежды
Шрифт:
Они вдвоем, и они и есть земля и молния, и поэтому у них есть огонь. Только у них, только сейчас, только вдвоем.
Ты взял меня в плен, ты завоевал меня. Ты ничего не видишь вокруг, кроме всполохов черных молний. Ты ничего не слышишь, кроме рева собственной крови. Ты держишь меня на руках на самом краю мира и закрываешь глаза, потому что знаешь — мы сейчас упадем. Мы упадем оба, и у пропасти нет дна, и нет шанса спастись, и ты не разнимешь рук, потому что тогда я умру, не долетев, и ты умрешь, и мы не узнаем, каково это — падать
…он долго не мог потом говорить, да и не знал хорошенько, нужно ли.
…он долго пытался вспомнить, что увидел на дне, тьму или свет, но так и не вспомнил.
…он долго пытался примирить себя с тем, что все теперь пойдет по-другому, но так и не примирил, и плюнул на это дело!..
— Ка-ать, — шепотом позвал он и заложил ей за ухо вывалившуюся прядь, которая закрывала ее щеку. — А Кать!..
— М-м?..
— Ты спишь?
— М-м?..
Он засмеялся и потряс ее за плечи. Как-то так получилось, что она лежала на нем, а ее волосы лезли ему в рот и в нос.
— Катька, ты давай не спи! Ты что, не знаешь, что женщине после секса нужны долгие нежные разговоры, и если мужчина сразу засыпает, значит, он свинья и болван!
— Угу.
— Поговори со мной!
Она зевнула и потерлась носом о его грудь.
— А кто у нас тут женщина после секса? — осведомилась она. — Ты или я? Если я, то ты должен выполнять любые мои прихоти!
— Ну, давай прихоти, — сказал он, перебирая какие-то косточки у нее на спине. — Буду выполнять!
У нее оказалось изумительное тело — сильное и в то же время очень женственное.
Где-то когда-то у каких-то китайцев он читал про два символа вселенской гармонии — зеленого дракона и белого тигра. Она была как зеленый дракон и белый тигр.
— А какими единоборствами ты занималась?
— М-м?..
— Ты сказала мотоциклисту, там, у подъезда, что занималась восточными единоборствами.
— Угу.
— А какими?
— Зачем тебе? — спросила она и потянулась.
Зеленый дракон и белый тигр пришли в движение.
Он провел рукой вдоль совершенной спины.
— Как зачем? — спросил он, ладонью чувствуя каждое ее движение. — Я же ничего про тебя не знаю. Ты.., расскажи мне.
И она промолчала.
Она промолчала, и он ничего не заметил бы, если бы не новое знание жизни, которое он только что получил. Знание о скоротечности и одном мгновении.
Все было прекрасно, как будто сказала ему она. Ты был мне нужен, и я была тебе нужна. Все получилось именно так, как должно получиться, а это большая редкость! А больше ты ничего не жди. Больше мне нечего тебе дать. У меня
Тебе не нужны мои единоборства, а мне нет дела до твоих огнестрелов!
И нам не нужно узнавать друг друга, потому что этот миг прошел, а другого такого не будет.
На него словно опрокинулось корыто с ледяной водой. Он осторожно подвинул ее, сел на диване и взялся за голову.
Катя Самгина недовольно завозилась, задрыгала ногами, привалилась к его бедру, пристроила ладошки, а на них щеку и ровно задышала. Там, куда попадало ее дыхание, ноге становилось щекотно.
Он потянулся, стараясь не тревожить ее, и накинул на нее диванное покрывало.
Ему было плохо. Так плохо, что даже затошнило.
— Ты подожди, — негромко сказал он сам себе. — Ты.., не торопись. Может быть, еще и обойдется!
Но никогда ничего не обходится, он знал это точно! Ничего не обойдется и на этот раз — что там у нас с писателем Галапагосским насчет теории людей и крокодилов?!
Но она не крокодил, и он точно это знает! Она человек, и не чета многим! Она добра, справедлива и великодушна, но она никогда не будет.., с ним. Она получила его, и больше он ей не нужен, и в этом не было бы ничего ужасного, если бы он только знал, как теперь будет жить.., без нее.
А он не знал.
Постояв на краю мира с ней на руках, он понял гениальность и трагичность замысла.
Ты совершенен и свободен, когда она с тобой. Когда общая кровь ревет в ваших общих венах, общая вселенная распускается странными цветами, а общие крылья выдержат вас обоих. Ты ничто, когда ты один и у тебя свободны руки. Ты можешь махать ими сколько угодно — они все равно не превратятся в крылья.
Он растерянно посмотрел на Катину голову на своем бедре и потрогал ее волосы, тяжелые и прохладные на ощупь.
Что он станет делать, если ее не будет с ним?!
Нет, не так. Что он станет делать, когда ее не будет с ним?!
Опять займется измышлениями относительно людей и крокодилов?! Опять его начнет занимать вопрос, кто из нежных созданий, попавшихся ему на пути, более крокодил, а кто менее? Опять он станет выбирать, с кем именно из крокодилий, — а может, повезет, и они окажутся приличными людьми! — он хочет провести какое-то количество времени, отпущенного ему на жизнь?!
Зачем?! Зачем?!
— Почему ты так тяжело дышишь? — спросила сонная Катя Самгина, без которой он теперь не знал, как жить. — У тебя тахикардия?
Он молчал и гладил ее по голове, и она вдруг встревожилась, приподнялась и села, свалив на пол плед.
— Что с тобой, Максим?
— Все отлично, — фальшивым, ненатуральным, балаганным голосом сказал он. — Я просто думаю.
— О чем?
— О работе. О трупе. О том, почему тебя хотели убить, — выдал он стандартный набор. — Ты.., хочешь спать или можешь со мной поговорить?