Отходная молитва
Шрифт:
Глава четвертая
Исповедь
Анна Да Коста играла на пианино в гостиной дома, когда вошел хозяин. Она развернулась на своем стульчике и тут же поднялась.
— Дядя Майкл! Вы опоздали. Что случилось?
Он поцеловал ее и провел в кресло возле окна.
— Сейчас расскажу. Утром на кладбище убили человека.
Она подняла на него удивленные глаза — прекрасные черные глаза, устремленные в одну точку; на ее лице было выражение недоумения.
— Убили? Не понимаю.
Он
— Я видел его, Анна. Я был единственным свидетелем.
Он встал и принялся ходить взад-вперед по комнате.
— Я шел через старую часть кладбища. Помнишь, я водил тебя туда в прошлом месяце?
Он в малейших деталях описал случившееся, скорее для себя, чем для нее, потому что ему вдруг стало ясно, что это необходимо сделать.
— И он не убил меня, Анна! Вот что наиболее странно. Никак не пойму. В этом нет ни капли здравого смысла.
Ее охватила дрожь.
— Ах, дядя Майкл, это просто чудо, что вы оказались там!
Она протянула к нему руки, и он взял их, испытывая прилив нежности. Он в очередной раз признался себе, что она — единственное существо, которое он любит на этом свете, а это было великим грехом, ибо любовь священника должна распространяться на всех. Но она была единственным ребенком его умершего брата, с пятнадцати лет сирота.
Пробило час. Он провел рукой по волосам племянницы.
— Мне пора. Я и так опоздал.
— Я сделала бутерброды. Они на кухне.
— Я их съем, когда вернусь. У меня будет немного времени. К двум за мной заедет инспектор Миллер. Он хочет показать мне фотографии, потому что думает, что я смогу узнать человека, которого я видел. Если он появится раньше меня, предложи ему чаю или еще что-нибудь.
Дверь хлопнула. Внезапно все погрузилось в тишину. Она осталась там, где была, сбитая с толку услышанным, неспособная разобраться во всем этом. Она всегда была послушной девочкой и почти ничего не знала о жизни. Детство ее прошло в стенах специализированных школ для слепых. После смерти родителей она попала в консерваторию. А потом дядя Майкл вернулся, и после долгих лет одиночества она снова обрела кого-то, кого смогла полюбить.
Но, как всегда, ее мысли возвратились к музыке. Она принялась нащупывать ноты одной из прелюдий Шопена, но безуспешно. Она удивилась, а потом вспомнила, что играла в церкви на органе; вспомнила незнакомца, заговорившего с ней. Она решила, что оставила свои ноты в стопке органных произведений.
В прихожей она нашла свой плащ и трость, затем вышла из дома.
Дождь пошел с новой силой, когда отец Да Коста торопливо пересек двор и открыл дверцу ризницы. Он надел стихарь, набросил на плечи фиолетовую накидку и направился на исповедь.
Он опоздал, но это не имело особого значения. В этот час желающих исповедоваться было немного, разве что несколько служащих из квартала, для которых эта
В церкви было холодно и пахло сыростью, потому что не было способов ее обогреть. Какая-то молодая женщина ставила свечку Пресвятой Деве, и, проходя, священник различил в темноте еще двоих, — они ждали у исповедальни.
Он вошел туда, прочитал короткую молитву и устроился на своем месте. Он никак не мог собраться с мыслями, выбитый из колеи случившимся на кладбище.
С другой стороны решетки хлопнула дверца, и женщина принялась говорить. Он попытался вернуться к действительности и вникнуть в ее слова. Грех ее был невелик. Обычные проблемы мещан. В основном это касалось незначительных обманов.
Следующая была юной девушкой. Вероятно, это она ставила свечку Деве Марии. Она начала нерешительно. Тоже банальная история. Гнев, неблагочестивые мысли, обман. И на мессу она не ходила три месяца.
— Это все? — спросил он, когда она замолчала.
Естественно, это было не все, и последовало продолжение. Связь с патроном, который был женат.
— Сколько времени это длится? — спросил Да Коста.
— Вот уже три месяца, отец мой.
В течение этого времени она и не посещала мессу.
— Этот мужчина был с вами в интимной близости?
— Да, отец мой.
— Сколько раз?
— Дважды или трижды в неделю. В конторе. Когда все уходят.
В ее голосе звучали уверенные нотки, она успокоилась. Конечно, такие признания обычны, но в данном случае здесь было нечто другое.
— У него есть дети?
— Трое, отец мой... Что я могу поделать?
— Выход прост. Он напрашивается сам собой. Оставьте эту работу, найдите другую. Изгоните его из своих мыслей.
— Не могу.
— Почему? — спросил он и прибавил сурово: — Это оттого, что вы испытываете удовольствие?
— Да, отец мой, — ответила она просто.
— И вы не хотите, чтобы все кончилось?
— Я не могу!
Она была уверена в себе, слишком уверена, но теперь в ее голосе чувствовалась паника.
— Так почему же вы здесь?
— Вот уже три месяца я не была на мессе, отец мой.
Теперь он понял все. Все было так просто, так по-человечески грустно.
— Понимаю, — сказал он. — Несмотря ни на что вы не можете обойтись без Бога.
Она тихонько заплакала.
— Мы теряем время, отец мой, потому что я не могу обещать, что порву с ним, ведь моя плоть пересилит мой разум, стоит нам встретиться. На все воля Божья. И если бы я дала клятву, я обманула бы Господа, как и вас, а мне этого не хочется.
Сколько же на свете людей столь близких к Богу? Отец Да Коста был поражен. Он глубоко вздохнул, чтобы убрать ком в горле, который душил его. Затем он сказал четким, уверенным голосом: