Отходной маневр
Шрифт:
Я выпрыгнул из вагона на ближайшей к моему городу товарной станции и в лесу дождался наступления сумерек. Идти домой я не мог, ибо не был уверен в том, что за моей квартирой не следит милиция. Я стал необыкновенно недоверчивым и осторожным и предпочитал десятки раз перестраховаться, чем пойти на минимальный риск.
Укрываясь в тени домов и деревьев, я шел к Никулину, к единственному человеку, которому был готов поведать обо всех своих злоключениях и который мог располагать хоть какой-нибудь информацией об Ирине. Около
Я поднялся на третий этаж, задыхаясь от нехватки воздуха и мучительно подавляя кашель. Ледник подорвал мои силы и всякий раз напоминал о себе. Я надавил на кнопку звонка, с тревогой ожидая от Никулина чрезмерно шумной реакции и шквала вопросов, что могло привлечь внимание соседей. Из-за двери донесся негромкий голос Никулина: то ли он говорил по телефону, одновременно направляясь в прихожую, то ли у него были гости, и он извинился. Дверь распахнулась во всю ширь — Никулин открывал ее только так, неосознанно копируя широту своей души. Наверное, я отвык от здоровых лиц здоровых людей, и потому лицо Никулина показалось мне неестественно-лубочным, похожим на муляжные овощи, которыми украшают кухни.
— Наконец-то! — воскликнул он. — Наконец-то, чудовище, твой изыскательский гений привел тебя ко мне!
Он схватил меня за руку и втянул в прихожую. Я толкнул дверь ногой, захлопывая ее за собой. У Никулина головокружительно пахло домашней едой и жильем — отголосками спокойной и счастливой жизни.
— Почему так долго? — громко и радостно говорил Никулин. — Скидывай ботинки! А где ты так извалялся? О, ты решил отпустить бороду? А знаешь, неплохо, тебе идет! Ирина будет приятно удивлена… Проходи! Что будешь жрать? Есть пельмени, есть отбивная, есть жареная форель… И, разумеется, море водки!
Он завалил меня вопросами и эмоциями, и я едва не почувствовал себя так, как в тоннеле, когда начал обваливаться свод.
Он тут же убежал на кухню, и я не успел спросить его об Ирине. Но он упомянул ее в хорошем контексте, значит, ничего тревожного о ней он не слышал.
Я застрял посреди холла, не будучи способным решить, последовать ли мне за Никулиным на кухню или пройти в гостиную, где, судя по ошеломляющим запахам еды, питья и женских духов были гости. Никулин, подлетев ко мне с подносом, хлопнул меня по спине.
— Да что ты застрял на распутье? Прямо как неродной…
Он втолкнул меня в гостиную. Я невольно зажмурился от ослепительного света. Потом увидел накрытый стол, где неприятно бросались в глаза кроваво-красные салфетки. Потом обратил внимание на двух девушек. Одна была мне незнакома. Другой была Ирина.
Она всплеснула руками и поднялась из-за стола.
— Ой, как ты похудел! А черный какой! Ты где так долго был?
Я стоял посреди гостиной, как деревянный языческий божок.
— Знакомься, чудовище! — сказал он мне, трепля мочку уха у незнакомой девушки. — Это Юля, моя подружка… Ты чего, Кирюша? Ирину не узнаешь?
Она была не такой, как прежде. Я представлял ее иначе. То ли она поправилась, то ли в глазах что-то изменилось. Она смотрела на меня, и улыбка медленно сходила с ее губ.
— По-моему, он плохо себя чувствует, — произнесла она, вышла из-за стола и приблизилась ко мне. Взяла за руку, заглянула в глаза.
— Надо ему налить! — решил Никулин.
— Штрафную! — весело поддержала Юля.
Я рассматривал Ирину, ее нос, губы, щеки, брови…
— Ты где была? — спросил я.
— Здесь, — пожала плечами она. — У Никулина. Он предложил мне политическое убежище, и я согласилась.
— Мне стало ясно, что вам просто необходимо расстаться на несколько дней, чтобы загасить опасные эмоции, — сказал Никулин, поднося мне фужер с водкой. — Мы с Иришей поспорили, через сколько дней ты догадаешься, что она прячется у меня. Ириша сказала, что через четыре. Я сказал… Ириш, я что сказал?
— Ты сказал, что через шесть.
— В итоге мы оба продули, — подытожил Никулин. — Мы завысили твои способности. Ты раскусил нас на десятый день.
— Извините, — произнес я и взял фужер.
— До дна! До дна! — начала скандировать Юля. Никулин сделал погромче музыку и погасил верхний свет, оставив только бра.
— Ты на меня сердишься? — тихо спросила Ирина. — Я ведь тоже на тебя очень сильно обиделась! Звоню тебе, а поднимает трубку какая-то барышня, да еще так нагло заявляет, что ты в ванной…
— Она умерла, — произнес я, но Ирина, кажется, меня не расслышала. Юля повисла на шее у Никулина, он подхватил ее за талию и стал кружить по комнате. Юля завизжала, с ее ножки свалилась туфелька.
— Представляешь, — продолжала оправдываться Ирина, — — Никулин звонит мне и говорит: «Меня положили в первую городскую больницу с воспалением легких». Я спускаюсь вниз, а он стоит у подъезда. В общем, он меня уболтал, чтобы я немного пожила у него. Так, говорит, будет лучше для вас с Кириллом. Мы с Юлей устраивали дни национальной кухни: то итальянские блюда готовили, то французские… А ты как?
— Ничего, — ответил я. — Катался на сноуборде.
— Везет! А я тут скучала по тебе. Несколько раз порывалась позвонить тебе на мобильник, но Никулин удерживал. Говорит, сеанс терапии надо пройти до конца… А ты что ж плачешь?
— Тебе показалось. Наверное, глаза отвыкли от света…
Я закрылся от Ирины фужером и стал медленно-медленно пить холодную, как талый лед, водку. Ирина смотрела на меня, ее глаза наполнялись немым ужасом. Я видел их через стекло фужера, и они казались искаженными, разбитыми на кусочки.