Откат к "заводским настройкам"
Шрифт:
— Так не пустят нас на трибуны — билетов нет! — наполнил я Алехе.
— Да и нахрена они сдались, трибуны эти, — произнес Патлас, наблюдая как под грохочущие звуки песни по футбольному полю вокруг сцены носится странный тип с голым торсом в больших, явно ему не по размеру, синих ситцевых трусах в веселый желтый цветочек, кирзачах, хлопающих широкими голенищами по тощим голяжкам и солдатской шапке-ушанке с кокардой, несмотря на стоявшую тридцатиградусную жару.
— А это чё за придурь? — Я ткнул пальцем в ушлепка.
— Хрен его знает, — отмахнулся
[1] Мария Ивановна — марихуана, дурь, трава, конопля, канабис.
[2] Гыча — кустарно изготовленный наркотик из листьев конопли.
[3] Мулька — кустарно изготавливаемый наркотик из лекарственных веществ, содержащих эфедрин.
[4] Шняга — опий-сырец (маковая соломка).
[5] В июне 1990 года грок-руппа «Парк Горького» находилась в полномасштабном турне по Соединённым Штатам, и давать концерт в Новокачалинске никак не могла.
[6] ОРС — отдел рабочего снабжения.
Глава 3
Парк, что раскинулся сразу за Домом Культуры Новокачалинского механического завода, примыкал к непосредственно к стадиону, на котором продолжали активно лабать парни из рок-группы. Парк оказался совершено пустым, если не считать небольшую кучку мамочек, выгуливающих своих сопливых отпрысков на детской площадке. Мы неспешно прошли по парку, наслаждаясь царившей здесь прохладой — парк был старым, и раскидистые кроны толстых деревьев напрочь перекрывали доступ разбушлатившегося летнего солнца к земле. Мы с Алехой прошли почти до самого стадиона, отгороженного от парка бетонным забором с небольшой металлической калиткой. В обычное время эту калитку никогда не запирали, но, в связи с концертом, закрыли. Еще, небось, с другой стороны и мента для охраны поставили. Так что на шару прорваться на концерт нам не светило.
В этом заброшенном углу парка пахло прелыми листьями и сырой землей, прямо, как в лесу. Здесь как раз и находилась небольшая беседка с лавочками, к которой мы и направились.
— Ох, как здорово-то! — выдохнул Алеха, растягиваясь на одной из них. — Покемарим слегка? — спросил он, закрывая глаза. При этом его нисколько не напрягал шум и грохотание музыки, доносившиеся со стадиона.
— Угу, — промычал я согласно, бросая свои кости на соседнюю лавку, — покемарим…
Музыка на стадионе стихла, и до нас донесся голос ведущего, усиленный динамиками:
— Встречайте, известная группа из солнечной Калифорнии…
— О, а у них еще и америкосы на концерте выступают? — не открывая глаз, спросил я Патласа.
— Ага, — вяло ответил он, так же, не открывая глаз, — было чего-то такое на афише нацарапано: Парк Горького и еще группы из Германии и Калифорнии…
— Открыли страну, — буркнул я, прислушиваясь к новой, жестко долбящей по ушам, металлокакофонии, — так всякого говна привалило, как будто своего мало!
— Злой ты, Серж, какой-то, страна
— Ой, только ты мне это дерьмо в уши не лей! — недовольно отозвался я. — В ящике эта нескончаемая песня, как мы хорошо жить будем! Только когда будем — не говорят! А моим родокам уже второй месяц зэпэ не выдают! Едва-едва мне на поездку в город бабок наскребли! Чтобы документы подать… Даром, что без экзаменов поступлю…
— Серега, да все еще будет! — выдал Патлас.
— Вот именно — будет! А я сейчас жить хочу! Че я, зря в школе горбатился? На медаль тянул? А мне — обожжите! — пародируя голос Мишки Меченого, произнес я. — А я, нахрен, ваще не по процедурному вопросу!
— Ага, — хохотнув, немного оживился Патлас. — Окультуриваться надо!
— Президент[1], бля, новоявленный! — Я презрительно сплюнул на землю. — Генсеком ему не сиделось…
— Ух, ты, какие, оказывается, в местной глубинке политические дебаты ведутся! — Донесся до меня чей-то незнакомый голос.
Мы с Алехой вяло перебрасывались «мнениями» о событиях в стране, и не заметили, как дверка, ведущая со стадиона, открылась, пропуская двоих патлатых и потных чуваков и того самого безбашенного ушлепка в трусах, кирзачах и шапке-ушанке. Они достали сигареты и, заметив неподалеку беседку с лавочками, подошли к ней.
— Вас действительно так цепляют события в совке? Или прикалываетесь? — продолжил тот же голос.
Я открыл один глаз и бросил ленивый взгляд на незваного собеседника: невысокий плотный парнишка, старше нас с Патласом лет на десять, с длинными и явно накрученными волосами, падающими на плечи, облаченный в обтягивающие кожаные штаны и растянутую майку с цветным принтом «Gorky park».
— С какой целью интересуешься? — процедил я, принимая вертикальное положение.
— Да вот, хотел поинтересоваться, чего курите, пацаны, если на такие разговоры тянет?
— А ты ваще кто такой? — Я за словом в карман не полез.
— Пацаны, вы чего? — Патлатый, открыв рот, уставился на нас. — Парк Горького! Не слышали? — Он оттопырил майку с принтом, на котором, помимо надписи, присутствовало несколько волосатых музыкантов с гитарами наперевес. — Вот же, — потыкал он пальцем в крайнюю фигуру, — это я! Это, — он ткнул в изображение соседа, — он!
Патлас подорвался с лавочки и впился взглядом в картинку, сверяя изображение с оригиналом.
— Слушай, и вправду похож!
— Сомневаешься? — расхохотался патлатый. — Да я это, я! Андрей, — он протянул руку и мы с Патласом по очереди её пожали.
— А эт кто? — Я указал на ушлепка в кирзачах. — В таком прикиде ему реально место в дурке…
— Это Ганс, — с улыбкой пояснил Андрей. — Он немец и по-русски плохо понимает…
— Я-я! Ганс! — пуская слюни, закивал головой немец и я понял, что он вусмерть бухой. — А? Фриц? — Я недобро усмехнулся. — Дед служил в СС, у внука «Мерседес»?
— Я-я, «Мерседес», — закивал головой немец, — кароший немецкий машина!