Откровение преподобного Жерара
Шрифт:
В комнате уже пылал камин, что было весьма кстати в холоде осенней промозглости. Жерар с удовольствием пододвинул к огню старое отцовское кресло. Вырубленное из целого ствола дерева, оно казалось ребёнку неподъёмной громадиной, теперь же виделось лёгким и изящным. Отполированные за годы использования подлокотники помнили ещё его прадеда. Впрочем, тоже самое можно было сказать и обо всей обстановке.
Жерар устало прикрыл глаза. Редкие визиты в родительский дом частенько превращались в долгие часы воспоминаний. Не стал исключением и этот раз.
Вот только сейчас мысли преподобного не полнились теплом памяти детства или давно почивших родителей.
Жерар смотрел на огонь и перед его мысленным взором представали
Текли лица, перелистывались тома дел и обвинительных приговоров, слышался треск угля, раскалявшего щипцы палачей, вопли допрашиваемых оглашали сырые стены казематов… Нет, Жерара не мучили угрызения совести. Никакого чувства вины у истово выполняющего наказы Папы не было и в помине. Инквизитора угнетало понимание ничтожности преступлений, на расследование которых он тратит драгоценное время, отведённое ему Всевышним на грешной земле. Это неумолимо вернуло его в раннее детство, когда он упивался рассказами отца о защитниках божиих заповедей. Каждое слово тогда колоколом отзывалось в душе ребёнка, готового под сенью крыл самих архангелов встать плечом к плечу со святыми воинами Господа. Каждая, незамеченная взрослыми, мелочь вызывала в душе мальчишки готовность идти сквозь ярость адового пламени на бой с самим сатаной.
Увы! Жерар сидел у камина отчего дома и с горечью сознавал, что разменял свою жизнь на борьбу с никчёмными нарушителями церковного уклада, а зачастую выступал как бессловесный инструмент в епископских конфликтах. Да, ересь несомненно должна быть наказуема. Вот только многие ли из казнённых хоть что-то понимали в нормах католической веры и церковных догматах? И тут Жерар с ужасом сообразил, что и читать-то большинство несчастных не умело.
Несколько минут инквизитор сидел, поражённый собственными мыслями, а затем скатился с кресла, рухнул на колени и горячо зашептал молитву. Жерар просил всевышнего об очищении собственной души, о защите сердца от поползновений лукавого, об укреплении веры и непоколебимости следования путём Христовых воинов. Слова давным-давно заученной молитвы в этот раз вырывались из груди с какой-то невероятной болью. Они раздирали нутро сильнее чем вино жжёт израненное горло. Жерар до хруста сжал в замок узловатые пальцы. И тут же перед глазами встало лицо Николаса.
Давно, казалось бы, забытый лик, добрые наивные глаза… Всплывшее из самых потаённых глубин памяти видение резануло так, что инквизитор скорчился от пронзившей сердце боли. А безжалостные воспоминания уже несли в прошлое, где вычеркнутый из жизни друг был близок ему как никто. Да, никто ни до, ни после не дарил Жерару такое ощущение тепла и доброты. Никто не казался будущему инквизитору ближе к богу. Ни за кого другого, юный Христов воин так сильно не желал отдать жизнь.
Но судьба имеет странное свойство преподносить сюрпризы. И этот подарок был похож на удар молотом по голове. Узнать, что самый лучший человек стал приверженцем мерзкой ереси, было сродни самоличному низвержению в ад. Жерар слушал речи Николаса и не верил собственным ушам. Хотя по глазам видел: для друга пути назад нет. Но Жерар ещё
Жерару было невероятно горько это вспоминать. Сердце жгла не только боль потери близкого человека, но и единственный великий грех, который он утаил даже от исповедника — грех прощения предателя.
Вечерело. Инквизитор уже в полном спокойствии смотрел на тлеющие угли и ждал ужина. В дверь робко постучали и Жерар оторвался от созерцания угасшего очага.
— Входи, Гастон!
— Прошу простить, ваша милость!
— Ужин?
Но на лице слуги было слишком озабоченное для объявления трапезы выражение. Он растерянно потоптался и вместо приглашения в столовую сообщил:
— Ужин скоро будет, но тут к вашей милости прибыл посыльный.
— Вот как? — Жерар не был удивлён. Порой слуги папского легата находили его и в более отдалённых местах. Что уж тут говорить про родовое гнездо? Инквизитор холодно распорядился: — Зови!
Вид прибывшего монаха ничем не удивил инквизитора. Сколько бы их не появлялось перед Жераром, все они смотрели с такой надменностью, будто сами только что спустились с небес.
Движения их всегда были полны подчёркнуто медлительной важностью, а жесты давали понять окружающим, насколько клирики выше любого смертного, и обывателю не стоит даже пытаться понять тяжесть бремени, несомого слугами святого престола. Всё это было глубоко отвратительно инквизитору, потому без лишних предисловий и реверансов он поинтересовался:
— Что угодно Его Высокопреосвященству?
Холодность приёма тут же отразилась на лице вошедшего. Он брезгливо поджал губы и осторожно вынул из складок рясы письмо. При этом его пальцы настолько нежно касались одежды, будто она была пошита как минимум из золотой парчи, а её убогий вид — лишь обманка для невежественной черни.
— Вам надлежит отправиться на юг и принять участие в расследовании массовых выступлений против слуг престола Господня, а также фактов проявления ереси среди тамошнего населения.
Жерар принял письмо и, не распечатывая, бросил на стол.
— Как будет угодно Его Высокопреосвященству. Я завтра же отправлюсь в дорогу.
Клирик состроил столь мерзкую гримасу, что Жерар понял: хорошего ждать не следует. Так оно и оказалось. Слуга папского легата собрал весь отпущенный ему всевышним пафос и не терпящим возражений тоном провозгласил:
— Его Высокопреосвященство неукоснительно требует, чтобы вы отправились немедленно!
Глава 7. Барьер
Таймер, установленный на восемь утра, безукоризненно вывел Эллу из состояния гибернации. Девушка-робот не стала сразу открывать глаза, а предварительно ощупала комнату чувствительными аудио и вибродатчиками. Анатоля поблизости не было. Не было его слышно и на всём третьем этаже. Вариант с самостоятельным поиском психически нездорового хозяина она отмела, благоразумно решив, что так её корпус останется куда целее.
Поскольку от зарядного устройства её никто не отрывал, Элла решила напрячься на всю катушку и проанализировать новые данные. Мог ли Анатоль соврать, что проведёт её тесты? Нехитрые выкладки однозначно говорили, что лгать новому хозяину было попросту незачем. Тем более что ранее он весьма доходчиво объяснил, что не собирается их делать. Но вот понимание причин смены настроения отняло гораздо больше времени. Элла пыталась увязать это с получением основной части дядиного наследства. Увы, повышение уровня сочувствия к роботу виделось весьма сомнительным. Ведь даже к родному дяде Анатоль не только не испытывал привязанности, а как раз наоборот.