Откровения
Шрифт:
София принесла новую бутылку с красным вином, поставила на стол два чистых бокала, чистые салфетки и корзинку с пандирамерино [59] .
— Пожалуй, я оставлю вас наедине обсуждать литературу, — сказала она. — Сейчас я помогу Андреа уложить детей спать и сама кое-что напишу.
— Что же? — поинтересовался Макиавелли.
— Не бери в голову, — ответила София. — Я хочу услышать, что ты думаешь о вине. Эцио очень беспокоится по этому поводу. А все из-за нескольких бутылок.
59
Хлеб
— Такими темпами она закончит свою книгу раньше тебя, — усмехнулся Макиавелли.
— Не обращай внимания, — ответил Эцио. — Попробуй. Прошлогодний урожай. Просто катастрофа.
— Ну, раз ты спрашиваешь моего мнения, я попробую.
Макиавелли отпил из бокала, покатал вино на языке, смакуя, и проглотил.
— Это восхитительно, — он улыбнулся. — Снова «санджовезе» или что-то другое?
София светилась от радости, потирая плечо Эцио.
— Видишь? — сказала она.
— Смесь, — довольным тоном пояснил Эцио. — В основном, конечно, «санджовезе». Я не думаю, что все было настолько уж плохо. Мой виноград — лучший.
— Так и есть, — Макиавелли сделал еще один глоток. Эцио улыбнулся, хотя София заметила, что он тайком потянулся к груди, массируя ее.
— Пойдем, — сказал Эцио. — Пока на улице еще светло, я кое-что покажу тебе…
Они вышли на улицу и пошли по дорожке к виноградникам.
— «Треббиано» — для белого вина, — пояснил Эцио, указывая рукой на ряд лоз. — Попробуешь его за ужином. Серена готовит тунца. Ее коронное блюдо.
— Мне нравится, как она готовит рыбу, — отозвался Макиавелли и осмотрелся. — Ты неплохо обустроил все, Эцио. Леонардо был бы горд, увидев, что ты здесь вырастил.
— Только с помощью его инструментов, — рассмеялся Эцио. — Он будет ревновать. Я продаю в два раза больше вина, чем он получает со своих виноградников в Порта Верчинелла. До сих пор не могу поверить, что он отослал туда из Амбуаза этого пройдоху Салаи. — Он осекся. — Что ты имел в виду, говоря, что он был бы горд?
Лицо Макиавелли помрачнело.
— Я получил письмо. На самом деле оно для нас обоих, но прошла бы вечность, прежде чем оно добралось бы сюда, в Фьезоле. Эцио, послушай. Он совсем плох. И хочет нас видеть.
Эцио расправил плечи.
— Когда отправляемся? — спросил он.
В конце апреля они добрались до Кло-Люсе, поместья близ шато Амбуаз, которое король Франциск вручил Леонардо как часть патронажа. Желто-коричневые воды Луары здесь текли медленно, а по берегам росли деревья, на которых уже появлялись первые листья.
Они въехали в ворота, а потом вниз по аллее, засаженной кипарисами, в конце которой их уже ждал слуга. Оставив лошадей на попечение конюха, они вслед за слугой прошли в дом. В большой просторной комнате, чьи окна выходили в сад позади поместья, на кушетке лежал Леонардо, одетый в желтое парчовое платье и наполовину укрытый медвежьей шкурой. Длинные белые волосы и борода Леонардо давно поредели, а на макушке была лысина, но глаза его ярко заблестели, когда он привстал, чтобы поздороваться.
— Дорогие мои друзья, я так рад, что вы приехали! Эттьен! Принеси
— Мы приехали не для того, чтобы есть. И пить.
— Только посмотри… Эттьен, кто тебе платит? Нет, не отвечай. Тот же, кто платит мне. Просто… делай, как я говорю!
Слуга поклонился и вышел, но вскоре вернулся с подносом, который торжественно поставил на полированный столик. Потом он снова поклонился и негромко сказал гостям Леонардо: «Извините за беспорядок. Это привычка».
Макиавелли и Эцио одновременно улыбнулись. Полированный столик и блестящий поднос были островком порядка в море хаоса. Привычки Леонардо с годами не изменились.
— Как дела, дружище? — спросил Эцио, присаживаясь рядом с художником.
— Я не жалуюсь, но готовлюсь к путешествию, — ответил Леонардо, стараясь, чтобы голос его звучал крепче, чем он был на самом деле.
— О чем ты? — изумился Эцио, — обеспокоенный, что друг мог использовать некий эвфемизм.
— Я не о смерти, — раздраженно отозвался Леонардо. — Я об Англии. Новый король заинтересован в усилении военно-морского флота. Я собирался отправиться туда и продать им мою подводную лодку. Ты же знаешь, венецианцы мне за нее так и не заплатили.
— Они ее так и не построили.
— Это к делу не относится!
— Ты здесь мучаешься от недостатка идей? — спросил Макиавелли.
Леонардо возмущенно посмотрел на друга.
— А ты бы назвал создание механического льва достойной идеей? — огрызнулся он. — Это последняя просьба моего лорда. Механический лев, который ходит и рычит, а в конце на его груди должны открываться дверцы и появляться корзина с лилиями! — фыркнул Леонардо. — Сама по себе идея неплоха, но требовать сделать эту игрушку от меня! От меня! Изобретателя летающих машин и танков!
— И парашютов, — мягко вставил Эцио.
— Он тебе пригодился?
— Весьма.
— Хорошо, — Леонардо указал на поднос. — Разлейте себе вина сами. Мне не надо, — голос его стал тише. — Эттьен прав — сейчас моему желудку более полезно теплое молоко.
Они помолчали, а потом Макиавелли поинтересовался:
— Ты все еще рисуешь?
Леонардо печально покачал головой.
— Хотел бы… Но я потерял силы. Я уже ничего не смогу завершить… Я завещал Салаи «Джоконду». Думаю, она пригодится ему, когда он станет старше. Франциск хотел сам ее купить, хотя, кстати говоря, сам я не дал бы за нее и двух пенсов. Это не самая моя лучшая работа. Мне больше нравится та, где я изобразил малыша Салаи в образе Иоанна Крестителя… — Он замолчал, уставившись куда-то в пространство. — Мой дорогой мальчик. Жаль, что я дал ему уехать. Я так по нему скучаю. Но здесь он был несчастен. Пусть лучше присматривает за виноградниками.
— Кстати, я теперь сам выращиваю виноград, — скромно поделился Эцио.
— Я знаю! Очень рад за тебя. Это занятие больше подходит для мужчины в твоем возрасте, чем беготня за головами тамплиеров. — Леонардо помолчал. — Боюсь, они всегда будут с нами, что бы мы ни делали. Возможно, лучше смириться с неизбежным.
— Никогда так не говори! — воскликнул Эцио.
— Иногда у нас просто нет выбора, — грустно ответил Леонардо.
В комнате снова повисла тишина, которую нарушил Макиавелли.