Откровения
Шрифт:
Читатель! Если всю водку, какую я выпил, вылить на тебя, ты утонешь. Или захлебнешься.
В принципе, пил я уже давно, еще будучи аспирантом я начал это дело. Тогда и компания подобралась хорошая, и время было другое, и водка была качественнее. Это была Вакханалия (поклонение Богу вина).
Чем старше был, тем лучше пил. Я поднимал амплитуду своих алкогольных возможностей все выше и выше. И главное, я гордился этим. Дескать, я в отличие от того то или этого, смогу выпить литр водки, а потом пивка добавить.
Расскажу случай. Я его не могу не вспомнить без содрогания даже сейчас. Начну с самого начала. Это был еще 1990 год, Советский союз.
Мы были тогда аспирантами. Пили водку в лаборатории, рядом с колбами, установками, чертежами и пр.
Не потускнела свежесть впечатлений. Сама атмосфера того времени отложилась в памяти, как лоскуты радуги, проступившие сквозь пелену грозовых облаков. Во всем ощущалось единство настроений. Вместе пили, вместе писали статьи, вместе занимались наукой.
Каждый наш присест был ярким спектаклем, каждый день – как хлопушка с сюрпризом.
Со мной вместе пили Акрам – ныне покойный, и Намик, ныне старший научный сотрудник. Выпили много, даже чересчур. И Намик не выдержав, стал вырывать, блевать. Он успел продвинуться к раковине, бережно обнял ее руками, облевал ее всю. Раковина была забита его ригалетом.
Запах в лаборатории стоял страшный, ужасный, противогазы были бы в самый раз. Я и Акрам, с кислыми физиономиями, наблюдали это.
И вот тут Акрам сделал то, чего вряд ли кто-то сможет сделать.
Поняв, что до завтрашнего утра помещение должно быть убранным, он сам, своими руками, пальцами, начал чистить раковину от ''этого''. В одной руке он держал кулек, а другой рукой бросал в кулек то, что вырвал Намик в раковину. Я это пишу, и меня снова затошнило, а ведь прошло немало лет.
Я считаю, что это был героизм со стороны Акрама. Я бы так не смог. Никто не смог бы это сделать!
И это тот самый Акрам, который считался отщепенцем в институте, его бранили педагоги, профессора – доценты. Хотя он среди российских ученых задавал тон, был центральной фигурой.
Был другой случай. Я уже преподавал в Политехе, был доцентом. Вел занятия в аудитории, студенты сидели напротив меня. Вдруг в дверь постучали, это был Акрам. Тот самый. Он, попросив прощения, вызвал меня в коридор.
Оказывается, внизу, этажом ниже, на соседней кафедре, отмечали день рожденья нашего коллеги. Акрам убедительно просил меня спуститься туда буквально минут на 10-15.
Я попросил своих студентов посидеть минут 10 одни, без меня, напомнил старосте группы, что шуметь нельзя, иначе в деканат всех вызовут.
И мы пошли с Акрамом отмечать торжество. На кафедре был Аля – фуршет. Педагоги стоя пили, закусывали, смеялись, шутили. Мое появление все приветствовали громкими возгласами. Впопыхах выпив граммов 300
Я выбежал оттуда, и быстренько наверх, к своим студентам ринулся.
Приход от водки был хороший, приятный и блаженный. Студенты заметили изменение в моем состоянии. Движения мои были уже другие, глаза блестели, язык ушел в глотку, говорилось с трудом. Но все же говорил.
Я старался не смотреть на студентов. Рассказал я им историю одну.
Она была занимательной. Послушайте и вы ее.
''В 1989 году, на кафедре ТОТ (теоретические основы теплотехники), работал еврей один – Натан Мардухаев. Он был научным сотрудником. У этого Натана жила в Израиле тетя, по имени Хава. Ее таки и величали – тетя Хава. Так вот она там, в Хайфе, умерла, скончалась.
По обычаям еврейским покойника кремируют (сжигают), не избежала этого обычая и тетя Хава. По всем канонам иудейским, превратили ее тело в прах, а прах с мукой смешали, чтоб после похорон, земля им пухом хлебосольным оказалась.
Но тетя Хава завещала захоронить ее в Баку, и родственники не смели отказать ей. Прислали в бандероли муку (а там же прах ее), депеша сверху, где написано, что это – не мука, а прах ее! Имейте мол, ввиду.
Весь ужас в том и состоял, что бандероль был вовремя получен – депеша опоздала! Натан раскрыв посылку из Израиля, подумал, что его родичи на пасху им прислали еврейскую муку. И в доме у него мацу стали готовить. На ней не ограничились, печь стали коржики, печенье, и всякое печенное.
И весь этот кондитерский ассортимент жена Натана на подносе заносит к нам на кафедру. За ней Натан выкрикивает радостно:
– Угощайтесь, друзья! Приготовлено это из муки израильской. Будет вкусно, как в лучших домах Иерусалима.
Мы съели до последней корки, запив все это коньяком. Но через пару дней, депеша прибывает. Натан весь в ужасе догадывается обо всем. Он с кошмарным видом забегает на кафедру, кричит нам:
– Вы знаете, что мы съели? Мы схавали тетю Хаву!!! Мы ганибалы, вот мы кто!
На кафедре началось движение. Кого – то замутило, многие остолбенели. Акрам же, опять тот самый, шепнул мне на ухо:
''интересно узнать, кому достался клитор тети Хавы?''
Грохот смеха моих студентов заставил меня их успокаивать. Этот рассказ вошел в символику тех лет. Очень часто студенты вызывали меня на бис. Рассказ о тете Хаве сыскал славу в институте.
Вот это я рассказал своим студентам, и довел до конца урок.
Возможно моя искренность – недостаток самообладания. Возможно. Ибо даже семейные узы распались бы, если бы наши мысли были написаны у нас на лбу. И все же быть искренним – это искусство.